Прощай, Грушовка!
Шрифт:
Лёдзя не знала, что ему ответить.
— А когда действительно может кончиться война? — вмешался в разговор Витя.
Эрик задумался.
— Ну, если учесть, что под Сталинградом и на Кавказе наступление гитлеровских войск остановлено… — Он сделал продолжительную паузу. — А понадобилось им полтора года, чтобы дойти туда, то, как минимум, столько же потребуется, чтобы очистить всю вашу территорию от них. — Эрик похлопал Витю по плечу. — А мы с тобой коллеги, железнодорожники. Но… пани скучают от наших неинтересных разговоров. — Он увидел патефон. — У вас есть патефон? И
Я вскочила, завела патефон и поставила пластинку «Валенки». Пела Людмила Русланова. Эрик, видно, все понимал. Даже смеялся.
Потом мы слушали Лемешева, Утесова, Шульженко. Эрик просил поставить еще что-нибудь. Наконец я прокрутила все пластинки, кроме одной. И вот эту последнюю я взяла в руки.
— У нас есть одна пластинка на немецком языке, — сказала я Эрику. — Какая-то песня. Но мы не понимаем по-немецки. Послушайте, пожалуйста, и скажите, хорошая это песня или нет?
Я поставила на диск «Песню единого фронта», которую сочинил писатель-антифашист Брехт. И вот раздались первые звуки. У меня заколотилось сердце — я вспомнила школу. В актовом зале на сцене стоит хор. Я выхожу вперед и запеваю…
И так как все мы люди,
Не дадим бить нас в лицо сапогом.
Никто на других не поднимет плеть
И сам не будет рабом!
Марш левой! Два! Три!
Марш левой! Два! Три!
Встань в ряды, товарищ, к нам!
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам!
И так как ты рабочий,
То не жди, что нам поможет другой:
Себе мы свободу добудем в бою
Своей рабочей рукой!
Но что вдруг стало с Эриком? Он поднимается во весь рост. Вот, думаю, сейчас ка-ак стукнет кулаком по пластинке, а нас всех прикажет забрать в гестапо. Я знаю: фашистам не может понравиться такая песня. У меня замирает сердце — что будет?! Мама со страхом глядит то на меня, то на Эрика. Перепугалась и Лёдзя.
Но Эрик стоя слушает песню.
Когда диск остановился, я посмотрела на Эрика.
— Это гимн немецких коммунистов, — сказал Эрик, — исполняет его известный певец-антифашист Эрнст Буш. Но вам нельзя держать эту пластинку дома. Если кто-нибудь услышит или увидит ее, всех вас убьют. Отдайте пластинку мне. Я скоро поеду в Германию на отдых, на Новый год. Пусть мои друзья послушают.
— Вам тоже небезопасно держать ее у себя, — сказала Лёдзя.
— Я ее хорошенько спрячу. Так вы позволите?
— Конечно, — ответила мама.
Эрик вышел вместе с Лёдзей. Витя проводил
— Интересный поляк, — сказал мой брат, когда гости ушли. — Про фронт сказал правду и антифашистскую пластинку забрал.
8
Спустя месяц мама с Лёдзей опять собралась в деревню за продуктами. Только теперь они договорились с Эриком, чтобы он посадил их в поезд. Они обещали скоро вернуться. На этот раз мама не взяла меня с собой.
Прошло четыре дня. Я с Лёдзиными дочками бегала на окраину поселка, откуда должны были появиться наши матери. Полицай Антон Соловьев тоже поджидал тех, кто возвращался из деревни. Он отбирал у женщин кошелки и мешки с продуктами. Женщины плакали, а полицай кричал:
— Может, вы оружие несете?! Я должен проверить.
— Проверяй здесь. Зачем домой тащишь?
— Вы мне не указ. А излишки продуктов оккупационная власть тоже конфискует.
Это он — власть.
Мы караулили с утра до вечера, чтобы наши мамы не нарвались на полицая. Потом мы стали выходить далеко вперед, поселок оставался позади. Мы прятались за домами и поджидали. Если кто шел с узлом, мы предупреждали: у входа в поселок стоит полицай и все отбирает. Люди благодарили нас и шли домой окольным путем.
Полицай сообразил, в чем дело. Он разыскал нас и без лишних слов огрел плеткой.
Теперь мы не выходили на дорогу, а шли в обход через Железнодорожную улицу. Мы боялись, что полицай догадается, кого мы высматриваем.
Мы убегали от него, а он выслеживал нас. И вот настал день, когда мы увидели наших мам с узлами за плечами и побежали им навстречу. Соловьев оказался тут как тут. Он стоял посреди дороги, ноги широко расставил, преградив путь.
Полицай сразу же отобрал все продукты, добытые с таким трудом…
Мы шли домой подавленные. Я ненавидела Антона. Мне казалось: если его не будет в поселке, жить станет спокойнее.
И в голове моей возник план. Я попросила Витю:
— Достань мину, а я подложу ее под дом полицая.
— А вдруг вместо него кто-нибудь другой подорвется?
— Тогда нужно убить его из пистолета или ножом. — И я принесла из кухни широкий нож с деревянной ручкой.
Витя подержал в руках нож и отнес на кухню.
— За одного этого гада фрицы сожгут весь поселок вместе с людьми.
Я вздохнула:
— А что делать? Ты же старший, посоветуй.
— Ложись спать.
Заснуть я не могла. Донимала обида на Витю. Вижу его дома только перед сном. Все время пропадает у Полозовых. Часто после работы не домой идет, а туда. Неспроста все это. И что за дела у них? Когда домой возвращается, на кухне ботинки от мазута очищает. Где он только находит мазут, ведь на улице снег? И опять секреты. Мстислава Афанасьевича нет в Минске, уехал куда-то, и отец все ждет, когда он вернется. Какая-то важная поездка… У всех заботы. Все что-то делают, стараются. А я жду только, когда кончится война. Когда?.. Потом мысли перескакивают на другое: а вдруг у Эрика найдут нашу пластинку? Что тогда будет?