Прощай, предатель!
Шрифт:
Ну, Плохиш, я тебе это припомню.
Круто разворачиваюсь, изучая единственно подходящую мне кандидатку, но для проформы киваю всем троим на кабинет:
— У меня мало времени, так что собеседование будет перекрестным.
Маританна скучнеет и впервые обращает внимание на мое настроение и, мягко говоря, неидеальный порядок в бывшем кабинете моего сбежавшего зама.
— А что, у тебя тут что-то случилось?
— Вопросы тут задаю я, — прерываю ее жестко. — Итак, первый вопрос. Опишите
— Я занималась благотворительностью, — неохотно говорит Маританна. — В области... м-м... арт-хауса.
— Ясно, страдала фигней. И почему решила бросить?
— Мне надоело. Появились новые планы, идеи...
Я перевожу холодный взгляд на блондинку, и та быстро отвечает:
— Помощница начальника автозаправки. Ушла по собственному желанию.
— Почему?
— Не сошлась характером... с его женой.
Суровая женщина в очках отвечает с впечатляющим чувством собственного достоинства:
— Я работала секретарем в краеведческом музее последние пятнадцать лет. Тоже подала заявление по собственному желанию, — и без напоминания тут же поясняет с горькой кривой усмешкой: — Начальник решил устроить на мое место свою протеже и организовал «весeлую» жизнь. Зарплата маленькая, внучка у меня на попечении, сирота... А тут я вашу вакансию увидела. Вот и пришла.
— Ваше имя.
— Суворова Ирина Петровна.
— Охарактеризуйте двух других претенденток на должность моего секретаря, Ирина Петровна. Одним словом. Каждую.
Она пристально оглядывает Мару с блондинкой поверх своих кошмарных очков и коротко припечатывает:
— Вертушка и потаскушка.
— Что?! — вспыхивает блондинка. — Чего это я потаскушка сразу?
— А с чего вы решили, что это было именно о вас? — невозмутимо парирует Ирина Петровна. — Но раз царапнуло, значит и про вас тоже угадала. Правда — она такая. Везде дорогу к совести найдет, как от нее ни бегай.
— Тогда мы тоже ее охарактеризуем, это будет честно, Владан! — сердито шипит Маританна.
— Не спорю, — пожимаю плечами.
— Эта мадам — деревенщина, которая любит давить на жалость! И еще неизвестно, есть ли на самом деле у нее внучка-сирота или это просто для антуража! — и добавляет с просительно-капризной ноткой: — Надеюсь, обратно в город ты меня подвезешь, Владан? Я ногу подвернула, жутко болит!
— Ладно.
Ирина Петровна каменно поворачивается ко мне.
— Интересно у вас собеседования проходят, Владан Романович. Я, пожалуй, пойду. Как я понимаю, вы всe равно свою знакомую возмете, так что...
— Вот именно! — фыркает Маританна, поглядывая на меня в поисках поощрительной реакции.
Но как только Ирина Петровна делает шаг в сторону двери, я небрежно сообщаю:
—
— Что? — женщина удивленно оборачивается, а лица девушек вытягиваются в сильнейшем разочаровании. — Я не ослышалась?
— Не ослышались. Вы мне подходите.
Ирина Петровна немного комично изгибает бровь поверх очков, и у меня мелькает мысль, что Дашке моя новая секретарша определенно понравится.
?Глава 31. Кровный подарок судьбы
Даша
— Раиса, ты?
Бывшая санитарка смотрит на мою мать с изумленным неверием, а я так и вовсе пребываю в глубокой прострации. А в голове эхом повторяются и повторяются неожиданные слова.
Мама сказала... «тётя Люся»?
Они... то есть мы... что, родственники? И если она для мамы тетя, то для меня, получается, бабушка? Только с чьей стороны?
С ума сойти...
Остолбеневшая Люся приходит в себя раньше всех и быстро включает логику, сопоставив факты. Переводит на меня взволнованный взгляд расширенных глаз. Ее морщинистые губы легонько подрагивают.
— Дашенька, это ведь твоя мама, правда?
— Да, правда, — подтверждаю я севшим голосом. — А вы...
— Двоюродная бабушка тебе, — шепчет она. — По материнской линии. Твоя баба Лена была моей старшей сестрой.
Я шумно выдыхаю, а потом опасливо кошусь на спящего малыша. Как бы от наших громких разговоров не проснулся.
— Это замечательная новость, Люся... но одно непонятно. Почему мне ничего о вас не рассказывали..?
— Так! — прорезается командный голос моей очнувшейся от шока матери. — Даша, бери коляску и погуляй иди где-нибудь! Мы тут сами разберемся, незачем тебе вникать во всю эту грязь!
Первый инстинктивный порыв — послушаться ее, — я давлю в себе безо всякой жалости. Поднимаю подбородок повыше и расправляю плечи.
— Нет, мама. Я никуда не пойду, пока ты не расскажешь, почему молчала про Люсю.
Она прожигает меня возмущенным взглядом.
— Ишь, как заговорила! Нечего тебе в чужие дела свой нос совать, марш отсюда!
— Ш-ш... Раис, ты бы потише, — вмешивается моя новообретенная бабуля. — Васеньку разбудишь. Чего разоралась так?
— Это не ее ума дело! — ядовито отвечает мать. — Ты что, забыла, какой мерзости я натерпелась по вине твоей драгоценной дочурки-разлучницы?
— Выбирай выражения, когда говоришь об усопших, — голос Люси становится таким ледяным, что я даже не узнаю его. — И не путай свои выдумки с реальностью. Никогда, слышишь... никогда моя Зоюшка не была разлучницей! Прояви хоть сейчас уважение к ее памяти!