Прощай, предатель!

Амурская Алёна

— Ну вот, довольны? — укоризненно говорит баба Люся. — Ребенка ж напугали, ну как так можно!

Сквозь весь этот шум я вдруг слышу лязганье раскрывшихся створок лифта. Но вместо нашего заждавшегося таксиста из кабины выходят двое мужчин... в белых халатах.

Они окидывают пофессионально суровыми взглядами всю нашу компанию. И в конце концов сосредотачивают внимание на самой старшей представительнице — бабе Люсе, — видимо, сочтя ее хозяйкой.

— Здрасте, мы от Вениамина Павловича. Кто у вас тут создает опасность для жизни окружающих..?

Ада

Адамовна приосанивается, снисходительно глядя на меня, и набирает воздуха в грудь... но тут баба Люся внезапно с уверенностью заявляет:

— Она! — и тыкает пальцем в мою свекровь.

Пристальные взгляды санитаров — похоже, это они и есть, — моментально скрещиваются на ней. А затем мгновенно тяжелеют при виде топорика, который она так и продолжает держать в руке.

— Спокойно, женщина, спокойно... — вкрадчиво обращается к ней один. — Давайте не будем делать резких движений...

— Что?! — офигевает Ада Адамовна. — Да как вы... это не мне нужна помощь, а моей невестке! Это она создает угрозу для жизни ребенка! Ее нужно лечить!

— Конечно, конечно, — умиротворяюще кивает санитар, не сводя глаз с орудия потенциального членовредительства, которое нервно подрагивает в руке взбешенной свекрови. — Мы всех вылечим, не волнуйтесь. Топор только на пол положите, будьте так любезны.

Ада Адамовна зло швыряет его на пол.

— Довольны? А теперь займитесь тем, для чего я вас сюда...

— Хвала небесам! — перебивает ее баба Люся, обращаясь к санитарам и всем своим видом изображая облегчение. — Вы не представляете, какого страху мы тут из-за нее натерпелись. Всe утро за нами с топором гоняется и ребенка пугает, представляете? Не дает нам даже на прогулку выйти, какие-то навязчивые идеи... Она точно не в себе! — и тут же без паузы добавляет скороговоркой: — Ну, мы пойдем, а то Васеньке очень вреден такой стресс! А вы уж тут как-нибудь продиагностируйте, чем она больна! Всего хорошего!

С этими словами баба Люся, схватив оцепеневшую меня за руку, утягивает в кабину лифта. И его створки захлопываются, отрезая от нас зрелище перекошенного лица Ады Адамовны в окружении двух санитаров.

?Глава 38. Князь. Плохо

Сегодня Плохишев — реально плохая компания. Никакой мужской солидарности.

Вместо того, чтобы просто поприсутствовать рядом в качестве группы поддержки, внимая моим семейным проблемам, как полагается настоящему другу, он только неверяще выпучивает глаза. Как будто я внезапно признался, что сегодня утром случайно перепутал унитаз с раковиной и нассал туда на глазах у жены.

— Что-что ты сделал? Отобрал у Дашки паспорт?

— Ну да. Она на эмоциях сейчас и хочет подать на развод, пусть остынет немного.

Я мрачно пододвигаю к себе бутылку коньяка, чтобы плеснуть новую порцию в стакан. Пью со вчерашнего вечера, как Дашка закрылась от меня в детской... и это уже становится похожим на, мать его, запой.

Плохишев по обыкновению

разгуливает у меня в кабинете туда-сюда, сунув руки в карманы брюк, как будто у него шило в заднице покоя не дает. Но от моих слов он даже приостанавливается.

— Ну ты и дурак, Князь... ой, дура-а-ак, блядь!

— Спасибо за поддержку, дружище, — саркастически салютую ему стаканом и махом отправляю порцию коньяка в рот. — Я знал, что на тебя всегда можно рассчитывать в трудную минуту.

Плохишев закатывает глаза к потолку.

— Слушай, тебе Нонна случайно последние мозги через хуй не высосала? С чего ты взял, что твоя дебильная выходка удержит Дашку рядом? Ты себе новую яму вырыл, болван. Причем рядышком со старой. И лопату своей жене, можно сказать, подал, чтоб она точно тебя закопала. Так что поздравляю вас, Владан Романович, вы только что заслужили звание самого феерического долбоeба в этом городе!

— Не грузи, а? Без тебя тошно, — морщусь я и с силой тру похмельное лицо, колкое от отросшей щетины. — Что, по-твоему, я должен был сделать, если она не хочет со мной обсуждать больше ничего, кроме развода?

— Не, ну я слышал, конечно, что от любви глупеют... — продолжает нарываться ухмыляющийся Плохишев. — Но чтоб настолько! М-да... плохи твои дела, Князь.

Я без предупреждения швыряю в него увесистый маркер со стола, но приятель ловко уворачивается и, как ни в чем ни бывало, присаживается на широкий подоконник с видом на центральную городскую площадь.

— Ладно, слушай сюда, Князев. Так и быть, открою тебе народную мудрость, пока ты не зашиб сгоряча своего лучшего друга и верного товарища, — хмыкает он, насмешливо щурясь. — Женщины — они как дети. Приятные чувства для них важнее, чем логика и всякие там сраные проверенные факты. Проще говоря, как бы феминистки ни топили за равенство и братство, любая баба на уровне инстинктов жаждет попасть к сильному мужику с ресурсами на ручки и чтоб он решил все её проблемы. Потому как баба рождена создавать их и, скажем так, мотивировать на подвиги... а мужик создан решать их и двигать эволюцию вперед. Так что пока ты не дашь ей это охуенное чувство надежного самца и не перестанешь создавать ей новые проблемы, хрена с два она тебя простит, усeк? Накосячил — реабилитируйся сначала. Вот скажи, к примеру... ты хоть нормально прощения у нее попросил? С чувством, толком, расстановкой и железобетонной клятвой больше ни-ни? Женщины такое ценят.

— Я ей сразу сказал, что люблю только ее, — раздраженно цежу сквозь зубы. — Объяснил, что Нонна ничего не значит и больше ее не потревожит. Но потом приехала мама... и Мару привезла.

Плохишев заинтересованно присвистывает.

— А-а... это та самая, которую маман тебе еще до Дашки постоянно сватала?

— Ну. Достала в край.

В дверь аккуратно стучат, и на пороге кабинета показывается моя новая цербероподобная секретарша. Суворова Ирина Петровна. Огромные очки с сильно увеличивающими глаза линзами придают ей сходство с черепахой. Или бесполым инопланетянином.