Прощай, Рим!
Шрифт:
Из открытого окна доносится ритмичное постукивание швейной машины: туки-туки-туки. Нынче весной Маша посадила было грушовку, но почему-то саженец не принялся. Однако у Леонида не достало жестокости выкопать и выбросить. Кто знает, может, приживется еще… А вот другие пять яблонь на следующий год начнут плодоносить. Когда их сажали, посмеивались, решили: урожаем с белого налива будет распоряжаться Маша, с антоновки — Леонид, со славянки — Жора…
— Леня, ты спишь? — тихонько позвала Маша,
— А?.. Нет!
— Надо бы надеть, примерить.
— Уже готово, что ли? — Леонид вскочил с топчана.
— Дело начато — дело кончено!
Влез Леонид в малиновый камзол, напялил на голову белую жокейку с красным козырьком и стал точь-в-точь как клоун в цирке. Маша громко расхохоталась.
— Чего заливаешься?
— Да просто так…
Сунул Леонид руки в брюки и, расправив грудь, пошел вышагивать взад-вперед.
— Однажды отец взял меня с собой на ипподром. Был я тогда от горшка два вершка. И, конечно, разинул рот и смотрел на все вокруг, как на сказку какую. Завидовал пацанам, подбиравшим в совки навоз с дорожек. А видишь, как вымахал теперь тот малец. Завтра он откроет парад на чистокровном орловском рысаке! — Он подошел к Маше и вытянулся по стойке смирно: — Ну как, идет?
— Идет, конечно. Такому красавцу любой наряд к лицу.
— А коли так, чего скалишься?
— Будто мартышку в жилет нарядили…
— Ах, я тебя!.. — Леня подхватил ее на руки и прижал к груди. У Маши косточки хрустнули.
— Потише, медведь! Дочку свою покалечишь.
— А правда, что дочка будет?
— Правда, — подтверждает, счастливо улыбаясь, Маша.
Прикладывает Леонид ухо к заметно округлившемуся животу Маши, слушает.
— Точно! Девчонка будет. Стучится аккуратно, словно вежливый гость пальчиком в дверь. Жора, бывало, так лягнет, что чуть с ног меня не сшибал.
— Мальчику положено бойким быть…
Они заснули, крепко обнявшись. Маше, похоже, снились веселые сны — уголки губ морщились, словно вот-вот заулыбаются. Под сердцем ее трепетала новая, нежная жизнь…
Завтра воскресенье. В ту ночь почему-то звездопад был гуще обычного. И соловьи раньше обычного защелкали в ивняке. Всю ночь жалобно скулил Джульбарс.
Леонид, привыкший вставать ни свет ни заря, в то утро не слышал даже, как звонил будильник. Открыл глаза, лишь когда Маша тихонько ущипнула его за кончик носа. И сразу вскочил с постели:
— Сколько времени?
— До поезда еще три часа. Давай умывайся, я картошки с телятиной поджарила.
Леонид окатил себя из ведра студеной колодезной водой, пофыркал от удовольствия и до красноты растерся жестким полотенцем. Потом легко выжал стойку и, оттолкнувшись от земли руками, стал на ноги.
— Скоро отцом троих
— Человек всю жизнь должен сохранять хотя бы крупинку золотого детства! — произнес он назидательным тоном и изловчился напустить Маше за шиворот пригоршню холодной воды. — А знаешь, как назовем дочку? Татьяной!.. Любимое имя Пушкина…
На вокзале, когда был куплен билет в Ленинград, Леонид услышал о бандитском нападении гитлеровской Германии на нашу страну. Он бросил билет в урну с окурками и прямиком побежал в военкомат.
За несколько минут городок стал неузнаваемым. Только что то тут, то там раздавался громкий смех, люди издалека окликали друг друга, перебрасывались беспечной шуткой, — и вдруг все затихло, словно кто-то дунул и погасил все звуки. Война. Даже синь неба — прозрачная и светлая — вдруг стала казаться темной, тяжелой. Война! Война!..
Услышав о войне, люди забыли о личных горестях, неурядицах, о взаимных ссорах и обидах. Вдруг стали заботливыми, внимательными друг к другу, чувство родства взяло верх над всеми остальными помыслами.
Добежав до крыльца военкомата, Леонид на миг остановился, шумно перевел дух. Прошел в распахнутую настежь дверь. А там народу — яблоку негде упасть. И стар и млад столпились у стола, и каждый настоятельно требует, чтоб немедля — сегодня же — отправили его на фронт.
— Я снайпер. Грамоту имею за меткую стрельбу.
— А я кавалерист!
— Товарищи, разрешите мне сказать. Я орден за Халхин-Гол получил.
— Почему без очереди суешься? Молод еще! Я Зимний дворец штурмовал!
Немало тут девчат и женщин.
— Товарищ военком, возьмите меня санитаркой! Нынче весной кончила трехмесячные курсы.
— А я в аэроклубе занималась.
Леониду кажется, что во всех этих людях разного возраста, разного положения бьется одно сердце. Нет, никогда Гитлеру не победить такой народ!.. Однако весть о том, что враг уже бомбил Львов, Севастополь, Киев, что его остервенелые полчища прорвались на советскую землю, невольно наводила на тяжелые мысли. Как же это получилось? Где же наши летчики? Наши зенитчики? Почему они пропустили этих стервятников?..
Тем временем подошла его очередь.
— А-а, товарищ Колесников! — сказал военком. — И вы явились?
— Да, явился.
— Хорошо. Ждите повестки.
— Заявление нужно?
— Напишите. На всякий случай.
Домой Леонид шел сам не свей от возбуждения. «И чего тянут? Война, пожалуй, кончится, пока я до фронта доберусь…»
Маша была вся в слезах.
— Леня…
— Маша, я еду.
— Как едешь?
— На фронт.