Прощай, Рим!
Шрифт:
В эмиграции ему пришлось до капли испить горькую чашу сиротства и бесправья. В какие только страны он не забредал! Югославия, Болгария, Германия, Дания, Голландия, Греция, Италия… Побывал шахтером, кожевником, каменщиком, грузчиком, шофером. Что может быть унизительнее: есть голова на плечах, есть руки, молодые, крепкие, и — таскайся бездомным бродягой из города в город, из страны в страну, выпрашивая работу? Весь мир за пределами Советской России задыхался в тисках кризиса, безработицы, нищеты.
…В
Поручик Дольский завел его в дешевый грязный кабак и напоил в стельку, а затем принялся наставлять на «путь истинный»:
— Алекс…
— Не Алекс, господин поручик, меня зовут Алеша, — сказал он, еле ворочая тяжелым, словно свинцовым, языком.
— Алеша тю-тю! Он остался там, — Дольский махнул рукой в ту сторону, где восходит солнце, — остался за высокой горой и синим морем. Так что тебе самая бы пора забыть про Алешу. Кстати, и фамилия у тебя не русская, господин Флейшин!
— Зато душою я русский…
— Душа… Когда нечем утолить голод, прикрыть наготу, кому она нужна, твоя душа, Алекс? Теперь нам ничего не остается, надо подлаживаться, приспосабливаться. В чужой монастырь, сам знаешь, со своим уставом не ходят. Это называется — борьба за существование.
В глазах мутно, Алеша не разберет, где пол, где потолок, но голова еще кое-что соображает.
— А почему? Когда нас загнали на этот проклятый пароход… когда везли… нам ведь обещали, что самое большее через полгода мы вернемся домой.
— Сколько таких «полгода» минуло с тех пор? Иллюзия! Самообман! У большевиков есть гений, а у нас?.. Не видать нам России как собственных ушей… Давай пей, щенок! Я тебя не брошу в беде, научу, как жить.
На другое утро, когда Алеша валялся в постели, мучаясь от непривычного угара в голове, опять явился Дольский. Они опохмелились сливовицей, и, поручик посвятил его в азы «борьбы за существование».
— Завтра мы отправимся в полицейское управление… Напишем заявление с просьбой о подданстве.
Нет, ни на другой, ни на третий день никуда не пошли — неделю без просыпу пили. Как долго бы это тянулось и чем бы завершилось — неизвестно, но, к счастью, Алеша повстречался со старинным другом отца, штабс-капитаном Фортунатовым, который приволок его к себе домой, искупал, как малого ребенка, в ванне и нарядил в свое белье. Потом налил ему и себе крепкого чаю. Сахару не было, пили с яблочным джемом.
Разговор Фортунатов
— А ты, Алеша, знаешь, откуда прибыли в Россию твои предки?
— Знаю, из Дании, — сказал Алеша, озадаченный тем, что Александр Иванович завел речь о его прапрадедах. «Что, или он тоже собирается учить меня, как приспособиться? И впрямь, что ли, нет других путей, чтобы выжить?..»
Он вскочил со стула и запальчиво крикнул:
— Но я русский человек, и Россия — моя родина!
— Сиди, чего прыгаешь, будто пчела тебя ужалила! — Фортунатов взял его за плечи и силой усадил на место. — Тяжелая судьба выпала на долю русского народа. Но он никогда не смирялся, веками все бунтовал, все искал чего-то. Шел сквозь дремучие леса, через бескрайние степи, через горы и реки. И так дошел до Камчатки, до Аляски. И знаешь, чего искал в неведомых краях наш народ? Счастья!.. Но для русского человека счастье — это значит — правда. Вот поэтому-то именно в России впервые в мире установилась Советская власть.
«О чем это он толкует? Или штабс-капитан Фортунатов большевикам запродался?..» Не одно поколение Флейшинов верно служило царю и России, и не диво, что Алеше трудно было представить Россию без царя.
— Вы?.. Вы?.. — Алеша снова вскакивает.
— Хочешь сказать, что я большевикам продался?
Алеша краснеет и молча садится.
— Так, так. А генерал Брусилов? Да разве он один?.. По-твоему, и они предатели?
— А вы-то… Почему же вы сами, господин Фортунатов, сбежали оттуда?
— Разумный вопрос. У меня жена сербиянка. Мы еще прежде, до войны, частенько приезжали сюда проведать тестя моего и тещу. Война и революция надолго разлучили нас с ее родными. И когда возникла вновь возможность попасть в Белград, жена горькими слезами заплакала и сказала: «Или в Сербию все вместе поедем, или я заберу детей и одна отправлюсь!..» — Чтобы скрыть волнение, Фортунатов потянулся за чашкой остывшего чая. — Семнадцать лет вместе прожито… Трое детей… А ты, мой друг, вольный еще казак, и жизнь у тебя только начинается. Уезжай ты отсюда, Алеша. Ни дня не мешкай.
— Куда? В Россию мне пути заказаны… — Не смог Алеша сдержать дрожи в голосе.
— В Болгарию. Все поближе к родине… А здесь паскудники, вроде Дольского, вконец опоганят твою душу. У тебя, Алеша, есть отечество — великая Россия, и ты никогда не забывай об этом. В Москве, в Георгиевском зале, золотыми буквами записаны имена двух твоих предков: генерала Флейшина и полковника Флейшина.
Алеша уныло сказал:
— Большевики давно их соскребли, наверно, или замазали.