Прощай, страна чудес
Шрифт:
Бежан медленно шёл между двумя шеренгами своего взвода, придирчиво осматривая каждого солдата. Сразу выявлялись мелкие недостатки: кто-то с вечера не побрился, кто-то поленился начистить сапоги или подшить свежий подворотничок. Бежан записывал фамилии нерадивцев в записную книжку и грозил нарядом вне очереди. И тут же заставлял исправить недостатки.
Окончив осмотр, Бежан становился во главе взвода и командовал:
– Рядовой Вулик, ко мне!
Именно так старший сержант произносил фамилию одного из молодых солдат – рядового
От левого фланга отделяется аккуратный солдатик, черноглазый, с тёмным ежиком волос на остриженной голове. Чётким шагом он подходит к командиру, прикладывает руку к шапке и звонким голосом докладывает.
– Рядовой Вулих по вашему приказанию прибыл!
Бежан придирчиво оглядывает солдата. Всё у него в порядке, он чисто выбрит и начищен. Командир начинает неслужебный разговор:
– Как вам сегодня спалось, товарищ Вулик? Тот вежливо отвечает:
– Спасибо, хорошо, товарищ старший сержант!
– Так, так, – произносит Бежан. – А как сегодня ваше самочувствие?
Вулик рапортует без запинки:
– Спасибо. Всё отлично, товарищ старший сержант! Наливаясь беспричинной злобой, Бежан командует:
– Рядовой Вулик! Как вы стоите? Смирно! А тот и так стоит смирно. Куда уж смирнее! Бежан приказывает:
– Кругом! Пройдите мимо вон того столба десять раз и каждый раз отдавайте ему честь!
Чётким строевым шагом Вулик марширует мимо одной из колонн, подпирающих потолок, и старательно козыряет ей. Взвод, да и вся рота, молча, наблюдает за происходящим.
Поначалу это развлекало и забавляло. Но когда этот аттракцион стал повторяться каждое утро, солдаты стали тихо роптать между собой:
– И чего он привязался к этому малому? За что его шпыняет? Только за то, что он еврей? А сам-то… Как уставит свои румынские очи, и прижигает ими человека, и давит, как будто хочет придавить к земле. Бонапартишка несчастный!
Солдаты третьего года службы, сослуживцы Бежана, проходя мимо, говорили:
– Ну и Б'eжин! Ай да Б'eжин! Бывало, в батальоне его и слышно не было. А тут заматерел, вошёл во вкус, даже голос потерял от крика!
Никто из молодых солдат не жаловался на самодурство Бежана. По уставу каждый при необходимости мог пожаловаться за себя лично. Коллективные жалобы не допускались. Да и сами молодые были зациклены на обязательности приказов и устава, в котором сказано: «Солдат обязан стойко переносить все тяготы военной службы».
И Вулик никуда не шёл жаловаться, видимо, решив молча сносить дурацкие выходки Бежана.
Да и к кому было идти? К замполиту полка? Это был толстый седеющий подполковник из местных жителей, плохо говорящий по-русски. Пожалуй, и не поймёт, не вникнет в деликатность возникшего конфликта, не заступится за несправедливо притесняемого солдата.
Только всего и радости в жизни у солдата – это получить письмецо из дома. Да ещё, милое дело, посмотреть воскресным вечером кино в полковом клубе.
Кто-нибудь скажет: значит, по выходным. Но у солдата срочной службы выходных не бывает.
Итак, вечером в конце недели, после занятий и работ, подразделения полка после ужина организованно направлялись в клуб. Но такая удача выпадала не всем. Часть личного состава несла службу в обязательных нарядах, нарушители порядка сидели на гарнизонной гауптвахте, а заболевшие содержались в полковой больничке. Эти оставались без кино.
Нелишним будет описать, как выглядел полковой клуб. Это был длинный навес, состоящий из шиферной крыши, покоящейся на сварном металлическом каркасе. Опорой этой конструкции служили стальные трубы двухсотмиллиметрового диаметра.
Стен у этого помещения, если его можно так назвать, как таковых не было. Замыкала это пространство кинобудка, или кинорубка, как её называли здесь. Она служила некоторой защитой от северного ветра. А впереди был натянут на раму экран. Внутри зрительного зала стояли два ряда деревянных скамеек на столбиках из обрезков труб. Полом служил толстый слой серого морского песка.
Роты и взводы входили в клуб и рассаживались на скамьях. В предвкушении удовольствия зрители расслаблялись и настраивались на лирический лад. Дневные хлопоты и волнения остались позади, и постоянное напряжение мускулов отступало. Усталость из солдатских тел уходила в песок под ногами, истолчённый в пыль множеством сапог.
Роту карантина тоже привели на просмотр киносеанса. До начала фильма оставались считаные минуты. Дежурный по полку с помощниками ещё вылавливал и выпроваживал городских мальчишек, без труда проникавших на территорию полка через хлипкую колючую проволоку, отделявшую клуб от соседнего пустыря. Но это неугомонное племя тут же лезло обратно.
Свет погас, и на экране замелькали первые кадры чёрно-белого фильма. И в этот момент со стороны раздался зычный голос Бежана:
– Первое отделение первого взвода карантина, выходи строиться!
Первое отделение первого взвода было составлено из самых высокорослых. Остальные шли по убывающей по ранжиру.
Вставать и куда-то идти никому не хотелось. Такая досада! Но делать нечего. Притвориться глухим и отсидеться было никак нельзя.
Казюков шепнул мне:
– Вызвали самых длинных. Предстоит какое-то грандиозное дело.
Отделение вышло на площадку и построилось. Бежан проверил явку по списку. Все были налицо. Ничего не объясняя, солдатам приказали грузиться в кузов грузовика.
Никаких скамеек в кузове не было. Те, кто стояли впереди, держались за обрешетку у кабины. Задние держались за передних. Все были здесь: Небожак и Долгополый, Дорошенко и Гетманенко. А ещё Довбня, Шквыря, Китайгора и Гладиголова. Диковинные были фамилии у этих хлопцев!
Погода стояла тёплая и пасмурная, непривычная для начала декабря. Вокруг было черно, дул влажный ветер. Хорошо ещё, что дождя не было.