Проще убить, чем…
Шрифт:
В глазах Нины появились слезы. А я все распалялся:
– Думаешь, все можно купит за деньги? Да? Так слушай.
Я встал со стула и раздраженно заходил по комнате. Нина как-то съежилась и испуганно вцепилась пальцами в край стола. Она молчала. На какое-то время замолчал и я, но потом устало заговорил:
– Я разорву в клочья любого, кто посмеет сказать или только подумать что-то плохое о Маше. Она – самое прекрасное на свете существо, и это чудо, что среди многих более достойных мужчин она выбрала меня. И не она должна бояться, что я ее брошу, а я, что она меня.
Я снова помолчал, колеблясь, продолжать или нет, и решил, что уже нет смысла.
– Я ответил на
Нина не отвечала. Я ждал, что она сейчас расплачется. Но этого не произошло. Она встала и подошла ко мне. Казалось, она ждет от меня еще каких-то слов, но я не знал, каких. Так мы и простояли несколько минут рядом. Такие близкие и такие далекие. Я отвел от нее взгляд, таращась в окно, а она внимательно следила за моим лицом, ожидая чего-то мне непонятного. А потом ее глаза вдруг прояснились, и на лице мелькнула тень улыбки, хотя я так ничего нового из себя и не выдавил.
– Родион! – начала она со странными нотками удовлетворения в голосе. – Ты все– таки дурачок. Такой большой, со строгим взглядом, сильный, но дурачок. Обыкновенный дурак.
Ее папа назвал меня обыкновенным сукиным сыном, она – дураком. Интересно, это – прогресс или регресс? А Нина чему-то вдруг вообще обрадовалась и почти крикнула:
– Ты просто кретин. Неужели я бы поверила, что твоя девушка стервозная уродина? Неужели ты думаешь, что я рассчитываю на папины капиталы, а не на саму себя? Неужели ты действительно считаешь меня наивной девчонкой, полагающей, что молодой интересный мужчина не может иметь другую женщину, не посоветовавшись со мной или моим папой? Поверь, мне стало бы намного более мерзко, если бы ты на самом деле стал поливать свою Марию. Но ты этого не сделал, и слава богу. Как и не сделал еще одну вещь…
Не скрою, меня речь Нины сильно запутала. После своего короткого спича я не исключал, что меня погонят из этого дома поганой метлой и нажалуются еще потом Олигарху, а она вроде клонила к чему-то другому. И я уцепился за ее последнюю фразу.
– Так что же я не сделал?
Нина грустно улыбнулась.
– Ты не сказал то, что я больше всего по-женски боялась услышать. Не сказал, что ты просто ее любишь.
Она подошла ко мне совсем близко. Я чувствовал касание подола ее платьица. Она беззащитно и требовательно смотрела на меня.
– Повторяй за мной, – приказала Нина. – Мария – самая прекрасная женщина на свете.
– Мария – самая прекрасная женщина на свете, – повторил я.
– И я ее люблю, – четко выговорила Нина.
– И я… – начал было я и запнулся. Я не сумел продолжить.
Нина довольно долго ждала продолжения, а потом снова улыбнулась.
– Я же говорила, что ты – дурачок, – и она легонько, как в тот раз, поцеловала меня в губы. – Пойдем обратно за стол, пора выпить теткиной настойки.
Ночь я провел в ее постели. Хотя, наверно, все-таки в теткиной. Стыдно признаваться, но я поначалу трусил. Боялся близости с Ниной. Я вообще страшусь первого контакта с новой женщиной. Не люблю разочарований. И не хочу быть просто придатком раздираемого желанием причинного места. Для удовлетворения его потребностей достаточно обыкновенных шлюх. А мне нравится, когда женщине нравится. Когда она пользуется мной так же, как я пользуюсь ей. А для этого ей просто надо быть естественной. Мне неприятно ощущение, что партнерша «отматывает» или старается как лучше. С Нинкой же оказалось на удивление легко. В ней не было излишнего жеманства, она не изображала из себя гимназистку и не заставляла меня возиться с ее лифчиком. Она просто каким-то непонятным образом растворилась во мне. Не буду врать, я невольно сравнивал ее с Машкой, но та была совершенно другой. Такой же прекрасной, но другой. Агрессором, доводящим тебя до исступления. Именно с ней я иногда понимал, что плетка тоже может быть предметом эротических игр, хотя ко всем этим кожано-рокеровским атрибутам из секс-шопов относился с юмором. А Нина не была агрессивной, она напоминала чистый озорной ручеек на пути усталого путника, чьи струйки нежно ласкали и утоляли жажду. Видите, меня довели-таки до состояния поэтических образов.
Я, понятное дело, проснулся невыспавшимся, но довольным. Скоро надо было двигать на работу, и Нинка затеяла готовить мне завтрак. Но я отказался. И попросил только чашку чая покрепче. Мы сидели, не разговаривая, и прихлебывали горячий напиток. Нинка робко улыбнулась мне и сразу погрустнела. У меня тоже вдруг испортилось настроение. Праздник кончился. Казалось, сам воздух в комнате постепенно стал сгущаться от совершенно закономерных и неприятных вопросов, возникших после этой ночи. А мне еще надо было объясняться с Машкой. Нинка понимающе на меня посмотрела.
– Родик! – Я вздрогнул, она назвала меня точно так же, как Машка. – Знаешь, я ни о чем не жалею. И это была, может, самая лучшая ночь в моей жизни, но я чувствую себя сволочью.
Я неопределенно пожал плечами. Мне не хотелось в этом сознаваться, но я чувствовал себя точно так же. Однако разговор поддерживать не стал.
Мы уже стояли у входной двери. Нина поцеловала меня на прощание и погладила по плечу. Я уже повернулся уходить, как она сказала:
– Родик! Я знаю, что твоя Мария беременна. И желаю ей только счастья. Но в том, что я встретилась с тобой, ни моей вины, ни злого умысла нет. И считаю, что у меня такие же права бороться за своего мужчину, как и у нее. Но я не воюю с беременными женщинами. Если она собирается сохранить ребенка, нам придется расстаться. Твоему сыну или дочери нужен отец.
И Нина, заплакав, вытолкнула меня из квартиры.
Из машины я позвонил Машке. К счастью, она еще была дома. Я вяло соврал, что засиделся на работе допоздна и так и переночевал на кушетке в комнате отдыха, потому что сил ехать домой уже не было. Вставать-то уже к восьми.
– Я тебе звонила около двух ночи, – с сомнением протянула Машка. – Ни твой мобильник, ни рабочий телефон не отвечали.
Я попытался себя встряхнуть. Попадаться на вранье было нельзя. А угрызения совести вещь неприятная, но распространенная, и с ними вполне можно жить. Они вовсе не повод сознаваться одной любовнице, что провел время с другой.
– Маш! Это все глупо, – сказал я. – Я тебе сейчас звоню не из офиса, а из машины (ложь всегда надо разбавлять правдой). Я спустился за зарядным устройством, потому что забыл его взять с собой, а батарейка телефона села. Я обнаружил это только утром, и сейчас звоню и параллельно заряжаю. А в комнату отдыха вообще нельзя позвонить. Так что я и думать не мог, что ты мне названиваешь.
Не знаю, поверила она мне или нет, но сказала:
– Ладно, чего уж там. Хоть сегодня приходи пораньше.
Но и в этот раз я пришел поздно, хотя не только не виделся с Ниной, но даже не разговаривал с ней по телефону. Снова пришел засидеться из-за этих чертовых «Сибирских дорог». Машка откровенно на меня дулась, но вопросов не задавала. Видимо, считала это ниже своего достоинства. Она сердито фыркнула, как кошка, когда я, наконец, заявился около девяти вечера, и процедила сквозь зубы:
– Ужин готовить не стала. Не знала, появишься ты или нет. Решила, что снова собираешься «переночевать на кушетке». Несколько странное имя у твоей бабы.