Проще убить, чем…
Шрифт:
Я устал, и до меня не сразу дошла ее шпилька, а Машка продолжала себя накручивать:
– И не смей мне снова рассказывать какие-нибудь байки про срочную работу. Или, как в прошлый раз, про проект, который на тебе висит. На тебе висит только одна вещь, и та между ног.
– Ну, это далеко не всегда, – философски заметил я и получил подзатыльник. Я возмущенно отпрянул.
– И ты на меня свои волчьи буркалы не таращь, а то еще огребешь, – угрожающе произнесла Машка. Я тут же сделал умильную физиономию.
– И овечкой тоже не вздумай прикидываться, – с не меньшей угрозой прибавила Маша.
Я недоуменно развел руками. Что ж, мне просто столбом стоять? А я еще и не жравши.
– Маш! – взмолился я. – А в туалет
Машка хотела что-то зло ответить, но передумала и махнула рукой.
– Черт с тобой. Иди.
Мне, кстати, действительно хотелось в туалет, и я, не теряя времени, рванул в нужном направлении. Я с облегчением справлял малую нужду, когда из коридора раздался ехидный голос Машки.
– Родик! Отгадай загадку. Не жравши, а сыт. Знаешь, кто это? – Маша выдержала достаточную паузу и радостно добавила: – Это ты, Родик.
Ужинал этим вечером я пельменями, но спал все-таки с Машкой, которая хотя особых вольностей мне не позволяла, но все-таки дала себя обнять. И то хлеб.
На следующий день мне суждено было подвергнуться, выражаясь юридическим языком, длительному психотравмирующему воздействию. Я только жалел, что не могу никого убить, хотя и хотелось, ведь меня в моем состоянии точно бы оправдали. Вначале моей крови попил Тимур. Во время уже по сути формальной встречи с «Сибирскими дорогами», требующей обмена дружескими улыбками, легкого движения пером в графе «подпись» и торжественного распития шампанского, он стал критиковать проект и разговаривать с представителями их правления как с мальчиками с улицы. Идиотизм заключался в том, что все было заранее решено и обговорено, и ничего от мнения Тимура не зависело. Единственное, что можно было бы ждать от этой чистой воды провокации: «Сибирские дороги» возмутятся и откажутся от сделки. На что, похоже, и рассчитывал Тимур. Но до развода дело не дошло. Сибиряки от меня знали, что дело под контролем у Олигарха, а раны на их уязвленном самолюбии были не смертельны.
А вечером я повез перепуганную, вцепившуюся в мою руку Машку в больницу. Наступило время делать аборт.
Я сдал Машку докторам и приготовился к долгому ожиданию, но через какое-то время она вышла ко мне.
– Родик! Они нашли, что у меня немного повышено давление, а это плохо при беременности. Они предлагают мне остаться до завтра понаблюдаться, а затем уж все делать. Так безопаснее, говорят они.
Я забеспокоился.
– А что? На самом деле высокое давление?
Машка успокаивающе покачала головой.
– Да нет. Пустяки. Сто сорок на сто. У моей мамы почти всегда такое и не снижается, и хоть бы что. Чувствует себя совершенно здоровой, а ей уже 64. Наверно, доктора перестраховываются.
Или «бабки» накручивают, подумал я, но вслух произнес:
– Слушай, Машенция. Раз приехали, то дело надо доводить до конца. Врачи лучше нас понимают в своем деле. Если говорят, что давление необходимо стабилизировать, значит, надо их слушаться.
Машка нервно засуетилась.
– Родь! А я ведь ничего не приготовила, чтобы в больнице оставаться. Подружки сказали, что быстро это, и через несколько часов домой отпускают. У меня ни зубной щетки нет, ни прокладок.
Я засмеялся. Мне от того, что аборт отложили, почему-то стало легче. Да и вообще хорошо, что нашлось какое-то занятие. Типа сгонять ей за шмотками. Все-таки какое-никакое дело. Отвлекусь, глядишь, от мыслей дурацких.
– Ерунда, Машенция. Ты мне списочек напиши, я съезжу и барахло привезу, а заодно и соки какие-нибудь, фрукты. Ты только скажи.
В итоге Машка осталась в отделении, а я, притащив ей вещей и еды, которых могло бы хватить на неделю, вернулся домой.
На душе было муторно. Было неприятное ощущение,
– Ты что, сбежала из больницы? – удивленно спросил я. – Разве тебе не надо было еще понаблюдаться, особенно при твоем давлении?
Машка как-то затравленно на меня посмотрела. В ее глазах попеременно отражались то отчаяние, то решимость. А потом ее как будто прорвало.
– Родик! Ты понимаешь, – заговорила она, – я просто не смогла это сделать. Я честно все время уговаривала себя, что поступаю правильно. Что в моем животе пока находится не ребенок, а только аморфный комок биологический ткани. Что так будет лучше для всех. И для тебя, и для меня. Я подписала все бумаги. Меня уже привезли в операционную и собирались сделать обезболивающий укол, но я не дала. Не дала, и все… Планировала я это или нет, но бог дал мне шанс родить человека, моего ребенка, и я оказалась не готова от него отказаться. Да и вообще, кто знает, смогла бы я после аборта забеременеть вновь?
Она всхлипнула и на какое-то время замолчала.
– Ты даже не представляешь, – снова заговорила она, – как они все там вдруг засуетились и начали меня уговаривать не отказываться и даже пугать тем, что уплаченные деньги возврату не подлежат. Так, по мне, засунули бы они их себе в одно место.
Деньги вообще-то были мои, но кто считает, подумал я. Мне и на самом деле было на них наплевать. Не та эта сумма, ради которой я бы стал бодаться. Но при всем моем нежном и терпеливом отношении к Машке, меня очень смущала перспектива стать отцом. Это совсем не входило в мои планы. Мне было хорошо и удобно с ней, хотя я уже начал видеть в нашем союзе ущемление своей свободы и прав. Признаю, она – чудесная баба, но не моя. Не моя, и точка. Я ей не мешаю и ни в малейшей степени не контролирую ее жизнь вне пределов моей квартиры. Я не собираюсь это делать и впредь, но в ответ требую уважать мои интересы, в которые не входят памперсы и плач по ночам.
С моей точки зрения, моя логика была безупречной, но толку от этого было ноль. Я не знал, что делать. Может, лучше всего было ее просто прогнать. Пусть живет сама, как хочет. В конце концов, она была бы не единственной в мире матерью-одиночкой. Да и с голоду я бы умереть ей не дал. Меня можно упрекать во многом, но не в жадности. Кстати, уход от меня мог бы помочь ей одуматься. Время изменить решение и сделать аборт еще было. Максимум, приплатил бы еще.
Но в результате я смалодушничал и начал Машку утешать и успокаивать. Причем делал это искренне. Мне ее было ужасно жаль. Без вранья. Я убаюкивал ее и в итоге убаюкал какими-то ласковыми словами, хотя темы нашего дальнейшего будущего принципиально не касался.
В тот вечер мы были максимально нежны друг с другом, а когда легли спать, она буквально прилепилась ко мне, и я почувствовал, как ее слезы увлажнили мою грудь. Не знаю, спала ли она той ночью или только делала вид, но я долго не мог найти себе место и заснул лишь под утро.
Люди – странные существа, и их способность мимикрировать и максимально оттягивать решение неприятных проблем беспредельна. Мы с Машкой сделали вид, что проблемы нет, или что ее решение может еще потерпеть. Приняли позу страуса. Голова – в песок, зад – кверху. В конце концов, рожать-то ей не скоро.