Прощение славянки
Шрифт:
– Руки не подаю, – предупредил он, – краска!
Турецкий сразу же понял, что уже видел его в городе, точнее, в ресторане при гостинице, Васильков-ский пил водку крошечными дозами и закусывал черной икрой. В общем, Турецким ни тогда, ни теперь не владело чувство, что перед ним – маг.
Кроме небольшой квартиры с подсобными помещениями Васильковский занимал еще две просторные кладовые: нижняя использовалась им для пластики, а верхняя – для живописи. Пол был выложен кирпичами в форме сот, стены, выкрашенные желтой краской, подпирали дубовые балки. По потолку тянулись почерневшие от времени ребра дубовых перекрытий. Должно быть, здесь хорошо работалось:
Сначала Турецкий вместе с хозяином внизу рассматривали старые эскизы, потом поднялись наверх. Среди огромного числа стоявших там картин Турецкому запомнились портреты губернатора, мэра и руководителя УВД области, выполненные в кубической манере. Турецкий сказал, что не против их купить.
– Почему? – спросил художник. – Что вам показалось интересным?
– Если в них долго всматриваться, они начинают играть красными и желтыми тонами.
– Так их же тут нет, – заметил Васильковский.
– В том-то и дело.
– Ну вы даете! – обрадовался художник. – Хотите выпить?
Турецкий не без сожаления покачал головой и согласился на минеральную воду.
– Знаете предание о «Тайной вечере» Леонардо? – сказал Васильковский протягивая ему стакан с водой и наливая себе коньяк. – Художник не мог ее кончить из-за портрета Иуды. Однажды на рынке он встретил человека, чье лицо выражало точно то самое, что он так долго искал. Он привел его к себе в мастерскую, посадил на стул, поскорее приступил к работе, но, взглянув на нового натурщика, увидел, что тот плачет. «Когда я сидел здесь прежде, – объяснил он, – вы писали с меня Иисуса».
Турецкий с удовольствием расхохотался.
В общем, все было ясно. Ушлый ремесленник (может, и неплохой и вполне даже мастеровитый, кто его знает) штампует портреты сильных мира сего, потом организует выставки, на которых эти портреты раскупают местные бизнесмены и все те, кто от упомянутого начальства не на шутку зависит. Схема известная. Что ж, каждый зарабатывает, как может.
Глядя на портрет губернатора, они поболтали о живописной технике. Турецкий, не владея вопросом, нес совершенную ахинею, говорил первое, что придет в голову, и с удивлением отмечал, что это находит понимание и живейший отклик у художника. Потом Турецкий сообразил, что Васильковский просто слушает только самого себя, видимо, это был настоящий художник.
– Чему вы улыбаетесь? – спросил вдруг настоящий художник.
Турецкий улыбнулся, когда увидел, какой коньяк пьет Васильковский – «Ахтамар». Улыбнулся, потому что вспомнил, как когда-то, отдыхая в одном южном городе, он подружился с хозяином местной шашлычной, у которого среди прочего ассортимента был отличный «Ахтамар». В России-то его, настоящего, в то время было не достать. Турецкий действительно отдыхал, вел непривычно здоровый образ жизни, не пил, так что только наблюдал, как хозяин потчует своих клиентов чудодейственным напитком изо дня в день. Изучил, казалось бы, эту процедуру вдоль и поперек. Уж так шпионил, тоньше не бывает. Знал наизусть, из какого ящика коньяк получше, из какого похуже. Когда отдых подошел к концу, Турецкий решил, что не век ему монахом жить, вытащил последние деньги и купил целый ящик этого самого коньяка – с собой, в Москву. Пригодится ведь. Сам выбирал каждую бутылку. А в последний день, познакомившись с хорошенькой женщиной, захотел ее угостить, не удержался и решил тоже выпить. Но в бутылке оказался чай! Разгневанный Турецкий побежал разбираться к шашлычнику: как же
– Чему я улыбаюсь? – переспросил Александр Борисович. – Нашему президенту.
Васильковский аккуратно допил коньяк. Потом опустил драпировку, закрывавшую портреты перед тем, как он показывал их Турецкому, и лишь потом позволил себе немного выкатить глаза.
– Вот так переход!
– Никакой это не переход, – возразил Турецкий, отметив про себя его выдержку. – Власть разлита в воздухе, как пары вашего чудесного алкоголя. Она может и не думать о нас, но мы-то о ней ни на секунду не забываем.
Васильковский выкатил глаза еще больше.
– Действительно? Не наоборот?
– А то! Но на самом деле я слукавил. Я думал не о президенте…
– Вот видите! – Васильковский погрозил Турецкому пальцем в пятнах краски. И налил себе еще выпить.
– Не о президенте, а о его ежегодном Послании Федеральному собранию.
– Вот те раз, – заскучал художник.
– Да-да, – подтвердил «издатель». – Суть речи президента в том, что сегодня – низкий уровень доверия граждан к отдельным институтам власти и крупному бизнесу. И понятно почему. С переменами начала девяностых были связаны большие надежды миллионов людей, так? Однако ни власть, ни бизнес не оправдали этих надежд. Более того, некоторые представители этих сообществ, пренебрегая нормами закона и нравственности, перешли к беспрецедентному в истории нашей страны личному обогащению за счет большинства граждан. Так сказал президент, – уточнил Турецкий. – Конец цитаты.
– Это действительно цитата?
– Почти. Но смысл точен. И он прав на девяносто процентов. Никто не верит ни власти, ни представителям бизнеса… На девяносто процентов.
– А десять вы куда отводите?
– Творческим людям. Вот как раз нам с вами.
– Но вы-то, скорее, принадлежите к бизнесменам.
Турецкий почесал затылок и не согласился.
– Это видимость. Издательский бизнес – предприятие, как правило, заведомо убыточное.
– Зачем же оно вам надо?
– Мне нравится проводить время таким образом. Встречаться с самыми неожиданными людьми. В самых неожиданных местах.
– Очень неожиданное место – мастерская художника, – съязвил Васильковский.
– Более чем. Васильковский сел за стол, положил перед собой
лист бумаги, взял в руку карандаш.
– Давайте вернемся к делу. Какой портрет вы хотите?
– Вашей дочери.
– Что вы сказали?
– Портрет вашей дочери. Ксении Васильковс-кой. Или правильней Весниной?
Васильковский отложил карандаш и спросил задрожавшим голосом:
– Кто вы?
– Не надо волноваться. Вы не сделали ничего дурного. Если не считать, что написали кучу картин. А ваша дочь – тем более. У вас есть ее портрет? Впрочем, бог с ним. Скажите лучше, где она сейчас?
Через четверть часа Турецкий вышел на улицу, вытирая лоб. Проклятая работа, каким только дерьмом не приходится заниматься. Верно Славка говорил…
Да, Ксения Васильковская была замужем за майором Весниным, и у них был восьмилетний сын Павлик. Десять дней назад Ксения уехала в Израиль по гостевой визе. У Васильковских там были родственники, и ничего удивительного в этом художник не нашел. Если не считать того, что в Израиле фактически шла война.