Прощение
Шрифт:
– Бокал?
– спросил он, глядя на меня безучастно. Я отклонил бокал. В баре было пусто, никто не мешал нам, но я все медлил и тушевался.
– Ладно, знаю, - сказал Корней Тимофеевич, - Надя... Надя - твоя сестра... звони Наде, ты, как я погляжу, для этого пришел.
– Тимофеич, - промямлил я, - послушай... мне нужны деньги, как минимум полсотни. С возвратом, разумеется.
– Тут ходит всякий народ, - сказал Тимофеич, - по вечерам тут битком набито, не то что сейчас. Тут разная публика ошивается. Бродяги, воришки, спекулянты, пьяницы. Больше всего пьяниц, это основной контингент...
–
– Ты бармен?
– Тебе известно, кто я такой.
– Значит, ты пьяница? Иначе, откуда бы тебе знать о таком местечке, как это. Друг мой, это злачное место. Назовем его так. Это клоака.
– Мне просто нужны деньги и больше ничего.
Я начал терять терпение.
– Но это совсем не деловой разговор, - сухо возразил Корней Тимофеевич.
– Так не годится, я даже не понимаю толком, о чем ты талдычишь. Проспись, дорогой! Так дела не делаются. Я могу налить тебе бесплатно бокал пива. Мне он боком не выйдет, а тебе не повредит. Но то, что говоришь ты, смахивает на бред сумасшедшего. Уж не в горячке ли ты, а? Как бы то ни было, ты меня очень и очень удивляешь. Надеюсь только, что ты вовремя остановишься и не заставишь меня объяснять тебе, почему я не даю в долг пьяницам.
– Я могу позвонить Наде?
– Конечно! Разве я когда-нибудь был против, чтобы ты звонил Наде? Ты в состоянии припомнить такой случай? Звони сколько душе угодно!
– Он извлек из-под прилавка раскрытую книгу и с гордостью проронил: - Вот, в буквальном смысле слова читаю. Это я люблю.
И тут же заскучал со мной. Я тоже. Он углубился в книгу, а я прошел к телефону.
– Если я попрошу тебя сейчас со мной встретиться, - сказал я сестре, это не пойдет во вред твоему делу?
– Какие могут быть дела, - ответила она со смехом, - если ты хочешь встретиться со мной? Лечу, Ниф.
Я ждал Наденьку в людской мгле, ничего так не чаял, как услышать ее степенные шаги. Она шла медленно, невысокая, тонкая и стройная, славная, светлоглазая и отрешенно-снисходительная. Над ее головой, подобно нимбикам, возникали, чередуясь, огромные буквы вывесок: "Обувь", "Ткани", разная ерунда, "Вино", предостережения, пророчества, обольщения, "Не шути с огнем, огонь возгорается сам и неожиданно, будь с огнем страшно осторожен". Что-то моя сестра делала скромно прикрытыми длинным бежевым плащем движениями, заставляя расступаться толпу. Сейчас бы в мгновение ока напиться смертельно пьяным, понестись к ней на подгибающихся ногах, мимо витрин, фасадов и деревьев, да еще бы кричать во все горло: тону! спаси! спаси меня!
Она подошла и усмехнулась:
– А что ты вертишь головой, как воробей?
Я еще немного поерзал, потом выпалил:
– Мне нужны деньги, Надя.
Она, конечно, предполагала, что я далеко не бескорыстно подсуетился с нашим свиданием. Но мое заявление ее не сразило. Мы отправились в кафе, поскольку она проголодалась. Там мы торопливо поедали скверно приготовленные пельмени, тарелки с которыми пришлось расположить на полочке, столь высокой, что Наденька едва доставала, и я смотрел, как она ест. Рядом какой-то долговязый франт, вызывавший у меня смутные и, нельзя сказать приятные, ассоциации с Шаржем, пил в одиночестве вино. После каждого стакана он поднимал на нас вопросительный взгляд измученных красных глаз, и, возможно, наш стремительный, а оттого как бы самозабвенный пир странным образом утешал его возможностью думать, что ему негде и не у кого искать сочувствия.
– Сколько тебе нужно?
– деловито осведомилась Надя.
– Или это не моего ума дело?
– Судя по твоему тону, ты готова отвалить мне даже баснословную сумму, - улыбнулся я.
– А нужно мне, видишь ли, много. Я даже сам толком не представляю, сколько.
Она порылась в крошечной сумочке, терявшейся в складках ее плаща, вытащила десять рублей и протянула мне.
– Ты прости, но это все, что есть.
– Да, - сказал я, пряча деньги.
– Что-нибудь случилось, Ниф?
Я вдруг забеспокоился, что деловая часть нашего свидания не прошла мимо сознания долговязого и он составил обо мне мнение, именно то, превратное и плоское, которое почему-то чаще всего и складывается в подобных случаях. Я бросил на него испытующий взгляд, он ответил мне своей далекой мукой.
– Ничего не случилось.
– Значит, - вздохнула сестра, - ты не хочешь мне сказать. Или, как тебе кажется, не имеешь права.
– И хочу, и право имею, но в самом деле... ничего не случилось...
– Как знаешь, Ниф. Только я бы хотела быть спокойной за тебя.
– Эти деньги никому во вред не пойдут...
– Перестань. При чем тут деньги? Как только у меня появится возможность дать больше, я тебе позвоню. Если они тебе нужны, если они тебе помогут... Я хочу сказать, если они тебе нужнее меня и ты веришь, что они, а не я, тебе помогут...
– Надя!
– прервал я ее.
– Это сделка, можно так сказать, ну да... пусть она останется строго между нами.
Надя весело и беззаботно рассмеялась.
– А, понимаю... Жанна перестала быть единственным источником твоего вдохновения?
– Она никогда им не была.
– А для чего женился?
– Я уже давно не помню ответа на этот вопрос, - сказал я угрюмо.
– Но если та, другая...
– Замолчи, прошу тебя.
– Нет, отчего же... С чего бы это мне молчать? Ты послушай...
Я перебил:
– Если ты считаешь, что эти десять рублей дают тебе право учить...
– Да ты совсем глуп, братец, - усмехнулась Надя и печально покачала головой.
– Ладно, говори что хочешь.
– Всего несколько заповедей, Ниф. Первая: не в свои сани не садись. Вторая: не стоит из кожи вон лезть ради женщины, интерес которой к тебе не лишен корысти.
– Ты этого не понимаешь, Надя.
– Неужели так серьезно?
Она округлила глаза и смотрела на меня, как сова.
– Только не говори, что хотела бы с ней познакомиться, посмотреть на нее вблизи.
– Я этого вовсе не хочу. Но я вижу, деньги тебе нужны вовсе не для того, чтобы угостить ее в пределах разумного пирожным. Аппетиты у этой дамы большие, не правда ли? Далеко простираются, а вот ты, скромный человек, в социальном плане почти никто, способен ли ты удовлетворять им? Конечно, если ты скажешь, что готов ради нее своротить горы, я взгляну на тебя с огромным удивлением и мое уважение к тебе вырастет, но тем меньше уважения я буду испытывать по отношению к ней...