Прошлое
Шрифт:
С флегматичным видом, оценивающе рассматривая мое тело, словно мысленно уже видел его испещренным кровавым узором, он одну за другой, обвив мои кисти холодным прикосновением металла, растянул руки в стороны, приковав к столбикам кровати. А следом и ноги… С какой-то щемящей душу нежностью, метх коснулся икр, лаская их ладонями, как бы стремясь разгладить мельчайшие складки на полотне. Пальцами рук пробежался по сгибу правого колена, чтобы едва ощутимым образом обхватить ладонью щиколотки… коснулся их губами, языком… чтобы в следующий миг защелкнуть на них металлические браслеты, так же цепями
Его лицо разгладилось, утратив всякую напряженность. Он словно пребывал в эйфории самого невероятного наслаждения… предвкушения его.
— Это тело, эта кожа идеальны! — Вдруг неразборчиво зашептал он, отбрасывая чем-то холодным родовой кулон брата с моей груди. И я увидела кончик его языка — он тоже был изувечен. — Арианка станет шедевром. Моим шедевром!
Руки и язык метха скользили по телу. Скованная наркотическим холодом, плоть странным образом реагировала на эти касания. Словно по мне перемещалась, несущая неизбежный конец, плеть, пропитанная ядом. Осознание неизбежного. Я почувствовала его, приняла… Приготовилась.
И в миг, когда резчик взял свой первый инструмент, едва различимым шорохом ознаменовав начало пытки, я увидела счастье, которым расцвело его обезображенное лицо.
Радостью, упоением творца и… безумием садиста.
Взгляд утратил всякую осмысленность, превратившись в бездонные провалы глазниц. Тогда я и поняла: мое время закончилось. И всей своей сутью арианки, принимающей этот конец, потянулась вглубь себя и одновременно в необозримую даль — туда, где было средоточие нашей энергии жизни. Праматери, давшей жизнь нашему миру.
Я прощалась.
Кулон нагрелся, реагируя на попытку использовать силы, так и не пробудившиеся во мне. Так и не давшие мне возможности призвать помощь!
Но усилие было на пределе моих возможностей. А возможно и больше — на пороге гибели любое живое существо будет сопротивляться особенно отчаянно. Пусть это и невидимый процесс, идущий только в моем сознании. Оно единственное, что подчиняется мне сейчас…
'Все временно, даже страдания. Важно просто 'дожить' это время'
Усилие окончательно подорвало мои силы. Поэтому, когда острейший край скальпеля резчика рассек мою плоть на предплечье, я отреагировала падением в бездну.
Холодную, непроглядную, чужую и… бесчувственную. Такую далекую от живительного огня моего мира, и спасительно своевременную. Такой конец стал даром!
***
Вода ударила в лицо внезапно, резко вырывая из тумана небытия. Меня словно ударили чем-то тяжелым, ослепив и оглушив на время. Моргнув, вдруг осознала что… горю. Не могу двинуться, но отчетливо ощущаю охватившую тело боль. Собственное состояние было каким-то странным. Как своеобразная кома — ее облегченный вариант.
Боль присутствовала, но словно докатывалась до меня издалека. Я не могла шевельнуться, заплакать или засмеяться. Но глаза моргали, взгляд, медленно проясняясь, пытался сфокусироваться на мутных очертаниях. До меня доносились какие-то звуки, постепенно из неразборчивого фона трансформируясь в… речь? Крики?
Сейчас все казалось каким-то неважным. Я даже не понимала: умерла уже или еще нет. Единственное, на чем зациклилось сознание — на необходимости переждать, перетерпеть какое-то время. А потом?.. Потом что-нибудь будет…
К примеру, убийственно спокойный приказ:
— Если кто-нибудь двинется, я убью и вас!
Кирен…
Кирен??!
Кирен!!!..
И следом еще приказ:
— Плесни на нее еще воды.
Спустя миг в лицо опять ударило ледяным потоком, заставив поперхнуться. Я дернулась — тело пронзило адской болью, отчего в глазах на миг снова потемнело. Но для присутствующих это стало знаком: жива.
— Но это же самка… — кто-то рядом неверяще бормотал где-то сбоку. — Как можно из-за нее…
— Убью, — абсолютно безэмоциональный голос моего хозяина.
— Вы же продали ее! Сами! Это честная сделка!
— Я передумал.
— Но нельзя! Есть общие правила, им подчиняются все. Она больше не ваша собственность.
Что-то громыхнуло, упав.
— Не все. Я из тех, кто имеет право не подчиниться.
После этого заявления, произнесенного убийственно холодным тоном, наступила абсолютная тишина.
В словах Кирена прозвучала непонятная мне угроза. Но для его собратьев, если судить по наступившей задумчивой тишине, ее смысл был понятен. Не зная, чего опасаться дальше, я гигантским усилием воли приоткрыла глаза, пытаясь понять, что происходит.
Боль — удушающая и сжимающая голову тугим кольцом — вернулась. Но я отчаянно боролась с ней, цепляясь за реальность.
Первым, кого я увидела, едва от испытанного напряжения прояснилось в глазах, стал Кирен. Четкий силуэт его фигуры в изножье кровати и… мечи в руках метха. Яркое освещение помещения яркими бликами огненных узоров расцвечивало их, оставляя ощущение нереальности происходящего. Тело его не казалось привычно-расслабленным, наоборот — его сотрясала редкая дрожь, словно он боролся с собой и с трудом сдерживался.
'От бешенства' — мгновенным осознанием мелькнула в голове мысль, когда он стремительно обернулся, бросив на меня пронзительный взгляд.
На миг наши глаза встретились. Не знаю, что сейчас отражалось в моих, но в его глазах плескалась лютая ярость. Она сама по себе способна была остановить многих…
И я, не в силах выдержать это давящее ощущение угрозы, отвела взгляд. Чтобы… споткнуться им о тело, если его разрубленные в гневе куски можно им назвать, в луже крови лежащие рядом на кровати. В отсеченной голове метха со шрамами, который причинил мне жуткую боль (мое последнее воспоминание до тьмы), поразило выражение лица. На нем отчетливо проступило потрясение, сильнейшая эмоция, что испытал резчик перед смертью.
Вопреки мучительному бессилию, я содрогнулась. Жуткий, варварский мир… Смерть, боль и лишения тут повсюду. Но даже это судорожное движение отозвалось в теле таким огнем боли, что я едва удержалась в сознании.
— У нас приличное заведение! — В визгливом голосе заголосившего звучали нотки истерии. — Как мы объясним гибель клиента?! Уважаемого клиента!
— Это мое право. Моя собственность, он не мог касаться ее. Любой, кто желает оспорить мое право — может сразиться со мной.
Тихий, но отчего-то не менее пугающий тон Кирена опять заставил смолкнуть глухой ропот протеста.