Прошлой ночью в XV веке
Шрифт:
Долгая пауза, шуршание конфетного фантика.
«С той поры я впал в великую скорбь и повел разгульную жизнь, желая окончательно вываляться в грязи разврата и лишить себя вечного спасения. Одно время я участвовал в разбойничьих набегах солдат, которые, после пленения Жанны д'Арк, грабили и насиловали, прикрываясь ее именем, и умер от сифилиса в 1450 году».
Так вот что Серж Лаказ называл моим «персональным мифом». Дальше я услышал лишь звуки мерного дыхания, затем прозвучал звонок таймера и голос психиатра, который начал считать до девяти, предупредив меня, что на цифре восемь я проснусь свежим и отдохнувшим.
Я затормозил на обочине, вынул CDи включил аварийные огни. Затем поспешно вынул из ранца блокнот, пристроил его на колене, нацелил ручку на верхний левый угол листка, и оно моментально, с бешеной скоростью побежало по бумаге направо:
Сердечная рана сердечной раны сердечной ране сердечную рану…
Лист заполнялся этими двумя словами, нацарапанными без интервалов и напоминавшими почти ровную линию энцефалограммы. Дойдя до конца страницы, строка переползла на мои брюки.
Мне пришлось вышвырнуть ручку в окно, чтобы прервать эту мускульную реакцию, которую я уже не контролировал.
Я решил было позвонить Коринне, но вовремя вспомнил, что по официальной версии ужинаю сейчас в Ротари-клубе. Тогда я обрушился на Мари-Пьер. Однако почтальонша, едва услышав мое имя, объявила, что говорит по другому телефону с Ядной Пикар и перезвонит мне позже.
Она отключилась, а я остался лицом к лицу с негодяем Гийомом, моим вторым «я». Изменник, насильник, бандит и убийца. Представляю себе, какой шок испытала Изабо, когда по прошествии стольких веков ей открылось подлинное лицо ее возлюбленного.
Я поехал дальше, куда глаза глядят, совершенно разбитый, уничтоженный, вне себя от бешенства. Как сделать, чтобы она вернулась, как вымолить у нее прощение и снять с ее души страшный груз моих прегрешений?!
Подъехав к пункту дорожной пошлины, я машинально вытащил кредитку, и вдруг заметил в одной из освещенных будок ту самую брюнетку с золотистыми глазами, которую клеил в ночь своего возвращения из Верхнего Вара. В последний момент я успел сменить полосу, остановил машину рядом с ней и опустил стекло. Ее взгляд встретился с моим, и она не отвела глаз, напротив, ее лицо озарилось приветливой улыбкой. Она смотрела так, будто не только узнала меня, но ждала, назначив свидание в своем пропускном пункте.
И вдруг во мне забурлила жизнь — не могу сказать, что это было, всплеск надежды или недобрая радость, порождение темных глубин моей натуры — не знаю, и знать не хочу.
— Добрый вечер, Renault-Clio!
— Добрый вечер, три евро пятьдесят!
— Нет, в эту сторону всего два восемьдесят.
И брюнетка с золотистыми глазами приняла плату, не спуская с меня глаз. Шлагбаум поднялся, но я не спешил отъезжать. Она сказала: «Сегодня вечером у нас тут тихо». И в самом деле, на шоссе почти не было машин, и дорожки возле будок пустовали. Потом добавила: «У вас утомленный вид». Я ответил: «Ничего, сейчас отдохну пару минут на стоянке». Она только подняла брови — вот и вся реакция — и бросила: «Желаю хорошего отдыха».
Отъехав метров на пятьдесят, я поставил машину на маленькой площадке с мусорными баками и туалетами, возле закрытого поста жандармерии. Пристально глядя в зеркало заднего вида, я напряг всю свою волю, вызывая Изабо, чтобы подарить ей это незнакомое тело, если уж для нее это единственное средство вновь обрести Гийома, простить его вину перед ней и в последний раз приобщиться к радостям материального мира перед тем, как окончательно исчезнуть…
Внезапно зеленую стрелку на световом табло будочки брюнетки сменил красный крестик.
Я смотрел, как служащая направляется к моей машине размеренной поступью манекенщицы на подиуме, и мной завладевала паника. Она открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья. Кривая улыбочка, полуоткрытые губы, пустой взгляд. На лице никакого выражения, вообще, ничего человеческого: врожденное обаяние и шаловливая чувственность исчезли без следа, уступив место механическим движениям зомби. Застывшее лицо выглядело бледной маской опустошенного человека, в которого бесцеремонно вселилась женщина-призрак, чтобы насладиться вживуюмоей мужской плотью. Наверное, нет худшего вида насилия, чем эта анестезия живой души, помогающая тени внедриться в живое тело. Неужели я стану активным участником этого преступления? Или, вернее, зачинщиком — поскольку сам и создал эту ситуацию, с полным осознанием того, что делаю.
— Извините! — сказал я и рванул с места, чуть не оторвав ей пальцы, сжимавшие ручку дверцы.
— Подлец! — крикнула она вслед и, вскинув руку, сделала непристойный жест; миг спустя, женский силуэт исчез в моем зеркальце заднего вида. Нет, это не могла быть Изабо. Уж скорее, ее сводная сестра. Или просто какая-то девка, которой пришло в голову развлечься скучной ночью, проникнув в фантазии незнакомого водителя.
Дурак… какой же я дурак!!! По этой автостраде я езжу как минимум трижды в неделю; теперь мне придется делать крюк, сворачивая на департаментское шоссе.
Нет, я полное ничтожество. Хуже того: окончательно схожу с ума.
Звонит мобильник. Мари-Пьер. Она сообщает мне свой адрес и велит как можно скорее приехать к ней домой.
Одолев тридцать километров, я добрался до первой развязки, свернул на нее и погнал назад, в сторону Шатору, через Черную лощину, самое бесовское место в беррийском фольклоре. В свете фар мне чудились пляшущие колдуньи, рыцари в латах, боевые знамена, а мигающие огни панно «Сбросить скорость» напоминали огненные языки костра… Я совсем потерял голову, живя в двух своих мирах, перестал быть самим собой, более того, перестал даже чувствовать себя раздвоенным: отныне я был всего лишь игрушкой тех сил, которые так самонадеянно намеревался контролировать.
19
Ее «дом» представлял собой четырех дымчато-серых кошек и дюжину растений в горшках на сорока квадратных метрах. Я умостился с рюмкой портвейна в старом семейном кресле — кошки то и дело вспрыгивают ко мне на колени, — и гляжу на Мари-Пьер, которая с возрастающим раздражением слушает, закрыв глаза, мой CD. Она сидит на полу по-турецки, похожая в своем тесном флуоресцирующем спортивном костюме на колбасу в блестящей обертке, и отхлебывает кока-колу прямо из горлышка полуторалитровой бутыли, машинально закусывая сдобным печеньем.