Прошу актеров повторить убийство
Шрифт:
— В таком случае, видимо, следует сделать вывод… — капитан замолчал, а потом продолжал безразличным голосом: — Если профессор был дома и не мог совершить ошибки, то, по всей вероятности, он всыпал яд в чашку, отдавая себе отчет в том, что он делает.
Она закрыла глаза. И когда снова открыла, он не заметил в них слез, которые надеялся увидеть. Глаза были совершенно сухими задумчивыми, и, хотя в этот момент она смотрела на Зентека, капитан знал, что она не видит его, потому что у нее перед глазами стоят картины и дела, о которых они еще не говорили.
— Я понимаю, — тихо сказала она.
— В таком случае вы также поймете, для чего я должен задать вам, еще один вопрос:
Он замолчал. Она не отзывалась, по-прежнему глядя в никуда. Этот вопрос был очень важным. Еще важнее был ответ. Но вместо него он услышал вопрос, заданный по его адресу:
— А почему вы думаете, что я могла бы знать эти причины?
Зентек развел руками.
— Но вы же были самым близким для него человеком. Обычно в таких обстоятельствах мы спрашиваем людей, которые знали покойного лучше всех. А, во-вторых, мне пришло в голову, что, быть может, — он полез в карман и вынул оттуда сложенный бланк телеграммы, — эта телеграмма могла иметь что-либо общее с самоубийством профессора Рудзинского. Мы нашли ее у мертвого. По-моему, она была отправлена вами.
И он быстро прочитал:
«Все обдумала. Приезжаю завтра утром. Марыся».
— Это от вас?
— Да.
Зентек наклонился и бесшумно прочитал исходные данные, двигая губами, как человек, который хочет выучить текст на память.
— Телеграмма отправлена вчера после полудня на почте в Закопане, не так ли?
Она молча кивнула головой.
Зентек осторожно сложил бланк и сунул его обратно в карман, потом снова наклонился к ней.
— Мой вопрос звучит так: не думаете ли вы, что эта телеграмма, — он говорил, ровно и тщательно выговаривая слова, как учитель, который хочет помочь стоящему у доски ученику, — могла нарушить психическое равновесие вашего мужа?
— Я… я не знаю. — Голос ее сломался, и она неожиданно расплакалась. Зентек встал, потом снова уселся. Он ждал, не двигаясь. Постепенно плечи девушки перестали вздрагивать. Тихо, давясь слезами, она сказала:
— Да, вы правы… это я его убила, я, я!
— Что вы имеете в виду? — мягко спросил капитан.
Она выпрямилась и вытерла глаза.
— Он умер из-за меня, — в отчаянье сказала она. — Он, конечно, сам всыпал себе этот яд, но если бы не я, он жил бы и до сих пор.
— Вы уверены в этом?
Она снова молча кивнула головой.
— Расскажите мне обо всем, хорошо? Так будет лучше всего. Как вы знаете, милиция не может привлечь к моральной ответственности человека, если он не совершил никакого поступка, послужившего непосредственной причиной несчастья. Подлежит наказанию только доведение до самоубийства. Но вам никакая ответственность не грозит. Правда только поможет нам в быстром проведении следствия.
— Впрочем, вы и так узнали бы обо всем, правда? Это… это очень заурядное дело. Мы женаты два года, и недавно в моей жизни появился другой человек. Я боролась с этим, но в конце концов поняла, что именно это и есть настоящая любовь, а то… — Она замолчала и посмотрела на него неуверенно. Но явно пришла к выводу, что должна рассказать все, как есть. — Роман был на двадцать лет меня старше. Когда два года назад он признался мне, что любит меня и хочет, чтобы я вышла за него замуж, он сам сказал, что, наверное, я слишком молода и не смогу прожить с ним много лет. Но тогда я не любила никого другого, а он был очень добр ко мне, и я думала… — Она замолчала. — Никогда нельзя верить, что… — она снова замолчала. — Я никогда никого не любила и, может быть, даже думала тогда, что то чувство, которое я испытываю к Роману, и есть любовь? Не знаю… Но недавно я поняла, что это не так. Мой муж был очень умным человеком. Он всегда понимал меня. Я думала, что и на этот раз он меня поймет. Я не могла его обманывать. Он не заслужил этого. Впрочем, я бы и не смогла этого сделать. Я хотела уйти к человеку, которого люблю. И все рассказала Роману.
Она покачала головой и вытерла платком глаза, в которых снова заблестели слезы.
— И что тогда произошло?
— Роман совсем не казался подавленным, я не могла даже предположить, что он сделает что-то такое. Он велел мне уехать одной на неделю, куда захочу, и подумать. Он сказал, что я слишком молода и что часто женщины в моем возрасте принимают внезапную страсть и небольшое чувство за большую страсть и огромную любовь. Он не хотел, чтобы я ушла, тем более… — она снизила голос почти до шепота, — что между мной и Хенриком ничего еще не было, только… — И она добавила с каким-то удивлением: — Нужно действительно любить кого-то, чтобы даже не думать ни о ревности, ни о собственной гордости, ни о том, что всегда в уходе жены есть что-то унизительное, а думать только о счастье другого человека…
— И вы уехали?
Она кивнула головой и, предупредив его следующий вопрос, продолжила:
— В Закопане. Я должна была вернуться в среду. Тогда между мной и Романом должен был произойти последний разговор, и Роман обещал мне, что бы я ни решила, он всегда мне поможет. Но мне не нужно было так долго там находиться, чтобы понять, что муж не прав, принимая мое чувство за мимолетный каприз. Я знала, что на самом деле люблю Хенрика. Я не могла сидеть там бессмысленно целую неделю. Поэтому я послала ему телеграмму, что возвращаюсь сегодня. Но не написала в ней, что я решила, а только, что все обдумала… Я хотела приехать сюда с вокзала вместе с сестрой и поговорить с ним. Но он, наверное, догадался. Но как он мог догадаться?..
— Если я правильно понял, вы сказали мужу, что любите Хенрика, правда? Ваш муж знал, кто скрывался под этим именем?
— Да. Хенрик Шульц был его ассистентом. Я познакомилась с ним как с ассистентом Романа. Но он уже несколько месяцев им не является. Он нашел работу на фабрике, производящей соду.
— Он сделал это из-за вас или, вернее, из-за вашего мужа?
— Не знаю. Я не спрашивала его об этом. Я не хотела с ним об этом разговаривать. Он только говорил мне, что предпочитает работать на производстве, потому что это более самостоятельная работа. Роман, то есть мой покойный муж, не считал Хенрика за самого способного из своих ассистентов. Может быть, он ошибался, но… — она развела руками. — Правда, я не хотела с ним об этом разговаривать. Я знаю, что мой муж так думал, не зная о том, что я люблю Хенрика. И… и я не вижу, какую связь это может иметь со смертью моего мужа.
— Наверное, никакой. Если я спрашиваю о мелочах, то только для того, чтобы потом к ним не возвращаться и ориентироваться во всем деле. Исходя из времени, когда нас поставили в известность о случившемся, я сделал вывод, что вы приехали не утренним скорым поездом, а пассажирским в десять с минутами. Это так?
— Да.
— Муж не встречал вас на станции. Это вас не удивило?
— Нет, хотя до сих пор он всегда приходил встречать меня. Но я не сказала ему часа приезда и подумала, что, наверное, он был утром, а потом уже ждал дома, не зная, изменила ли я свое намерение и не осталась ли там еще на день или два. Впрочем, в этой ситуации он вообще мог не прийти встречать меня, правда? Вся наша прежняя жизнь распалась, и мы стали друг для друга иными после того разговора, когда я рассказала ему о Хенрике.