Прошу актеров повторить убийство

Сломчинский Мацей

— Правильно! — Доктор взял у него оба листка. — Следственный офицер, говорящий по латыни, сам был бы интересным объектом для вскрытия. Мы нашли бы в нем сокровища, которые и не снились Али-Бабе! К счастью, это пока нам не грозит. Если вы хотите, капитан, услышать то, что здесь написано, сказанное в простых, солдатских словах, то это звучит следующим образом: жидкость, собранная на столе, имела такой состав: чай плюс сахар, плюс цианистый калий. Часть этого коктейля оказалась в пищеводе, во рту и на губах профессора Рудзинского, послужив причиной того,

что он немедленно расстался с этим лучшим…

— …из миров! — закончил капитан и снова взял листки бумаги в руки. — Интересно, — сказал он. — Интереснее, чем это казалось вначале.

— Почему? Ведь мы с самого начала об этом знали. Я был уверен, что ответ из лаборатории будет именно таким.

— Все равно. Это очень усложняет дело.

— Что усложняет? Я сказал, что это цианистый калий, и это оказался цианистый калий! Сказал, что там сахар, и там оказался сахар!

— Цианистый калий — это ерунда. — Зентек протянул руку. — Спасибо, доктор. Не раньше семи тридцати и не позже восьми, то есть между половиной восьмого и восемью?

— О Боже! — повторил врач. — Сколько раз вам это повторять?

— Никогда не бывает слишком много. — Капитан усмехнулся. Он был очень систематичным человеком и хотел лишний раз убедиться. — До свидания. Еще раз спасибо.

— Не за что. Для меня это было сплошным удовольствием! Но на вас трудно угодить. Цианистый калий — ерунда! В следующий раз я дам вам попробовать! Не такая это ерунда, как вам кажется! Привет!

Через десять минут Зентек был уже у себя, в своем маленьком кабинетике, который он покинул несколько часов назад. Он уселся и положил ручку на лист бумаги, подперев голову рукой. Но ничего не написал. Дежурный, который постучал в дверь кабинета, застал его в той же самой позе.

— Таксист здесь, гражданин капитан.

— Давайте его сюда.

Он выпрямился и одним движением сгреб бумаги с поверхности стола в ящик.

Человек, который показался на пороге, был одет в синий пиджак. В руках он держал кепку.

— Садитесь, пожалуйста, — любезно сказал Зентек, но водитель не двинулся с места.

— По какому делу вы меня вызвали? — спросил он. — Если речь идет о тех вчерашних пьяницах, то я не хотел их брать и никогда таких не возьму, какие бы у них ни были удостоверения. Они сказали, что для меня это плохо кончится, и, как я вижу…

— Садитесь, пожалуйста, — снова сказал Зентек, — и забудьте об этих пьяницах.

Водитель сел. Он пошевелил губами, как будто хотел что-то сказать. Капитан наклонился к нему над поверхностью стола.

— Вы были сегодня на Главном вокзале?

— Что?

— Я спрашиваю, были ли вы сегодня на Главном вокзале? То есть заезжали ли вы сегодня на Главный вокзал?

— Конечно. Даже несколько раз. А что, нельзя?

— Можно. У нас к вам нет никаких претензий. Я хотел бы только знать, были ли вы на вокзале в десять часов с минутами?

Водитель по-прежнему смотрел на капитана подозрительно.

— А что, я должен это помнить? Я не смотрел все время на часы.

— Наверное.

Но пассажиров вы как-то запоминаете, не так ли?

— Ээ, я их столько вожу…

— Меня интересуют две женщины, которые сели в машину в десять часов с минутами и попросили отвезти их на Дубовую.

— Да, помню. Такая маленькая улица.

Внимательно посмотрев на него, Зентек заметил, что в лице водителя внезапно вспыхнул интерес, но тут же погас. Лицо его снова стало безразличным. Капитан понимал это: люди не любят давать показания. Сколько раз дела тянулись бесконечно только потому, что кто-либо, даже совершенно честный человек, не хотел рассказать милиции о своих наблюдениях, чтобы его не «таскали по судам».

— А этих женщин вы помните?

— Молодые какие-то, по-моему, блондинки.

— А вы случайно не слышали, о чем они разговаривали?

— Это меня не интересует. Я веду машину и все.

— Разумеется. И никогда ничего не слышите, особенно если об этом спрашивает милиция.

Водитель ничего не сказал.

— Ну? Так как там было? Вы ничего не вспоминаете? Вы ведь еще не старый человек. К вам в машину садятся две молодые женщины, и вы даже не взглянули в зеркало, чтобы посмотреть на красивые мордашки.

— Я женат, — упрямо сказал водитель, но при этом усмехнулся, зная, что в разговоре с другим мужчиной эти слова звучат совершенно неправдоподобно.

— Поймите же, — Зентек тоже усмехнулся, — что никто от вас ничего не хочет. Нас интересуют эти две женщины. Меня интересует, как они вели себя в машине. Ссорились ли, или шутили, или молчали и смотрели в окна. Всякая такая ерунда, вы понимаете? Попробуйте припомнить, как это было. Все это останется между нами. Вы можете быть спокойным.

Водитель внимательно посмотрел на него.

— А что, они преступницы? — с сомнением спросил он. — Выглядели вполне порядочными женщинами.

— Значит, вы все же к ним присматривались.

— Ну постольку поскольку…

— И что?

— И ничего. Одно только меня удивило. Человек, который ездит на такси, много всего видит, вы же понимаете. Иногда и не такие чудеса случаются. Но обычно ночью, когда люди уже под банкой.

— Ну и какие же чудеса произошли у вас в машине сегодня утром?

— Никаких. Только они обе плакали. Сидели и полдороги плакали. Я думал, что какое-то несчастье у них произошло, умер кто или еще что-нибудь. Но, наверное, нет, потому что они немного ссорились.

— А вы слышали, о чем они разговаривали?

— Нет. Может быть, несколько слов, не помню. Впрочем, они говорили очень тихо. Всхлипывали.

— А потом что?

— Ничего. Вышли из машины в конце этой Дубовой. Красивый дом. Я пригляделся к нему, когда разворачивался, потому что там дальше нет дороги. Они стояли на крыльце. Уже начался дождь. Я даже подумал, не крикнуть ли их.

— Зачем?

— Потому что на счетчике у меня был двадцать один злотый, а эта, младшая, дала мне пятьдесят и сразу пошла к калитке.