Проснуться среди звезд

Рублёв Сергей Анатольевич

— Имя?

— Мовай Нга, 407! — без запинки отозвался тот. Голос звучал глуховато, но, в общем, достаточно четко. Капитан довольно перекосился — сколько раз случалось, что после подобного обращения давились собственным языком.

— За что осужден?

— Четырнадцатый пункт Общего Кодекса — невыполнение приказа.

Капитан удивленно вскинул бровь:

— Ты не выполнил приказ? Почему?

— Н-не смог… — выдавил из себя Мовай, опуская голову. Лицо капитана вновь приняло жесткое выражение:

— Ты правильно выбрал, где служить, Мовай 407, — сухо сказал он, и, повернувшись на сигнал причальной сирены, бросил Антору через плечо:

— После прохождения тестов представить на утверждение. Все!

«Все…» — мысленно повторил Антор. Сирена

надрывалась, вызывая досаду своей ненужностью — все кончалось… и все начиналось опять, в который уже раз.

* * *

…Палуба обрывалась во тьму — люди невольно жались друг к другу на краю бездонного провала, хотя разум говорил, что их отделяет от него скорлупа прозрачной брони. «Вот он», — произнес кто-то вполголоса. Легкое движение, и все вновь замерли, устремив взгляды в одном направлении. Из глубин космоса к ним двигалось что-то несуразно-кособокое, как подпаленный на огне паук, только белого, слепяще-белого цвета… Молчание стыло болотным туманом, пробирая дрожью до самых костей — десятки глаз напряженно всматривались в приближающееся чудовище, которое отныне будет их домом… их единственной надеждой выжить. Но надежда жить основывалась на смерти. Этот громадный белый корабль — продукт многих поколений человеческой мысли, направленной на уничтожение, и изящно изогнутые конструкции заключали в себе смерть в самых разнообразных видах, формах и упаковках. Среди этой смерти кое-как размещалось сто сорок человек экипажа и три тысячи десантников — все вместе называлось «Гром», десантный крейсер II галактического класса.

— Первая десятка, к выходу! — громыхнувший динамик вывел людей из оцепенения, они ожили, зашевелились, заговорили — но как-то замедленно, словно нехотя. Говорить громко или смеяться казалось кощунством, словно происходящее было какой-то церемонией со скрытым от непосвященных смыслом…

Миг стыковки произошел в торжественно-ритмичном лязге, мрачно вызвонившем по всем закоулкам транспортника. В наступившей тишине голос прозвучал ватно и невыразительно:

— Пора… — Антор погасшим взглядом скользнул по своему спутнику и направился к рубиновой звездочке выхода. Оторвавшись от зрелища причалившего крейсера, Мовай послушно качнулся следом — гравитация здесь не регулировалась, и люди на своих магнитных подошвах напоминали воздушные шары на привязи.

…Шагая сквозь изморозь переходного тамбура, Антор чувствовал, как с каждым шагом в нем замирает жизнь. Все возвращается на круги своя. Вот его круг — жизнь как во сне до следующего отпуска. Нет, скорее как в непрерывно тянущемся кошмаре, от которого невозможно избавиться — разве только вместе с жизнью… Но из всех он выжил один. И живет — отравленных страхом, с расшатанными нервами, с приступами неизвестной болезни… Секрет? Он прост — чуткость Т-разведчика невероятно обостряет все тот же инстинкт самосохранения, так заботивший специалистов. «Это страх… да. И ты — сплошной комок отчаяния, вздрагивающий от малейшего прикосновения. И всю-то нашу службу, будь она проклята, надо бы назвать просто — службой страха…»

Давя ногами попискивающий иней, он припомнил, как истерически рыдал после первого боя — весь нестерпимый ужас смерти навалился тогда на него, и но еще не мог, не умел с этим справиться. Какая все-таки подлость — на самом острие всегда должны быть самые уязвимые!

Шаг… Еще шаг… Створки шлюза открыты внутрь, обнажая оранжевую утробу крейсера — на Антора пахнуло пресным запахом разогретого пластика и машинного масла. Вот и все — обряд возвращения закончен. Снаружи незаметно — только взгляд чуть потускнел, да движения замедлились, став округло-плавными. Но если бы кто мог заглянуть прямо в душу, то вряд ли узнал бы его теперь.

…Оранжевый свет изотопных ламп придавал всему оттенок потусторонней жути, а изломанные тени роботов усиливали это впечатление — трюм казался раскаленным преддверием ада. «Часовая готовность… Часовая готовность… — пробубнило где-то под потолком, — всем, не участвующим в погрузке и профилактике, немедленно

покинуть трюм…» Мовай невольно втянул голову в плечи от этого неживого голоса и покосился на своего нового командира — тот был невозмутим. Переждав стадо роботов-дублей, с лязгом топающих к своим хранилищам, он вовремя увернулся от неуклюжего погрузчика и проник, наконец, к выходу из этого бедлама. Мовай держался рядом, с опаской поводя глазами — действительно, со стороны процесс техосмотра, совмещенный с погрузкой и сменой личного состава, выглядел устрашающе. Офицеры, деловито спешащие по своим делам, праздношатающиеся десантники, без толку тыкающиеся новобранцы и куча кричащих, галдящих и ругающихся техников в замызганных комбинезонах составляли пеструю картину, а юркие ремонтные роботы, неожиданно возникающие из каких-то щелей и пробегавшие невзначай по стенам и потолку, довершали ее. Антор уверенно вел своего подопечного запутанным лабиринтом проходов, время от времени оглядываясь, чтобы не потерять в суматохе. Неожиданно они оказались в другом трюме, еще большем, чем тот, который покинули — боковая галерея, плавно изгибаясь, вела их наверх. От одного взгляда вниз у афрана закружилась голова — копошившиеся там люди выглядели отсюда не больше муравья… «Главная грузовая палуба, — сообщил хонниец, — сейчас ярусы убраны — загрузка не полная…» Молодой штрафник между тем успел уже полностью потерять ориентировку в этом индустриальном хаосе — все эти несимметричные объемы и непрямые углы, казалось, нарочно придуманы для того, чтобы запутать, заморочить угодившего сюда человека, лишив его привычных ориентиров — где пол, где потолок, где стены? Что и говорить, планировка диковатая. Она и не ставила своей целью создать удобства для людей, сообразовываясь в основном лишь с хитрыми выкладками нелинейной механики и свирепой заумью сверхпространственных измерений. Основой же была спираль — и весь корабль был словно скручен в жестоком припадке…

— …сюда, — кивнул Антор на малозаметный закуток, — шахта техподъемника…

Втолкнув юношу в осветившуюся клетушку, он задвинул дверь и нажал одну из трех оказавшихся на щитке кнопок. Клетушка внезапно поехала куда-то вбок — Мовай едва не упал, больно врезавшись локтем в стальную стенку.

— Идет вдоль спирали генератора, — объяснил наставник, видя, как он потирает ушибленный локоть. Вообще-то можно было воспользоваться «сквозняком» — шахтами центрального ствола, но Антор, как старожил, предпочитал свои, более короткие пути.

…После гудящего трюма здесь было тихо и спокойно. Неяркий свет и приглушенные тона сочетались общим холодноватым колоритом. Звук шагов тонул в пористом пластике — это напоминало больницу, да, по сути, и было ею. Жилые соты на сотни ячеек — искусно рассчитанный садок для полутора тысяч еще не спятивших мужчин. Жилые помещения охватывали своей ячеистой структурой мозг корабля — электронные системы и посты управления, играя роль дополнительной термоизоляции. Ядро крейсера сгорит последним, до конца не утратив способности сражаться…

Тишина и видимый простым глазом комфорт явно произвели впечатление на молодого афрана — видно, не этого он ожидал. «Кроме шуток — может, он ожидал стальных листов с заклепками и трехэтажных нар?» — с иронией подумал Антор и произнес вслух, чтобы приободрить своего спутника:

— Ну как тебе наша старушка?

— Старушка?

— «Гром».

— А-а… Отлично! — шоколадные глаза его вновь обрели жизнь и влажно искрились. Но вдруг он в недоумении замедлил шаг:

— Но почему старушка? Ведь «Гром» — он?

— Ишь ты, заметил, — проворчал про себя Антор, подталкивая его ладонью. Ответил чуть погодя:

— Потому что посудина, на которой служишь, всегда женского рода. А почему… Вот разве от тоски?

Мовай смущенно улыбнулся:

— Да, конечно, я понимаю…

Антор посмотрел искоса, но ничего не ответил. Понимает он… Вздохнув, повернулся к шестиугольным люкам-дверям, нащупывая глазами нужный номер. Вот и он — остановившись, хонниец целую долгую секунду смотрел на него, словно пытаясь что-то мучительно вспомнить.