Проснувшись с улыбкой
Шрифт:
– Ты слышишь меня?
– голос Майи доносился откуда-то издали.
– Нам нужно поговорить.
– О чем?
– тупее ответ придумать было невозможно, жжение усилилось.
– Ты считаешь, нам не о чем говорить?
– Почему? Можно и поговорить.
– Спасибо, - она даже присела чуть-чуть, как Дина Дурбин в фильме "Сестра его дворецкого".
– Пошли.
Красивый поворот, и она шагнула из подъезда на улицу. Пришлось вынести пылающее жаром лицо на белый свет - проклятый летний день все не кончался, хотя
– Что с тобой?
– и Майя рассмеялась. Потом тут же прервала смех и даже нахмурилась, чтобы выглядеть серьезнее.
Этот короткий смех, плеснувшись о его раскаленное лицо, зашипел, как вода в парной, и потными струйками потек по шее, по спине, между лопатками.
– Ты чего смеешься?
– спросил Алик хмуро, хотя она уже не смеялась.
– Какой ты красный!
– улыбнулась Майя и вдруг протянула руку к его лицу.
Он даже вздрогнул от неожиданности. Что-то белое коснулось его лба, и, прикрыв глаза, он понял, что это платок.
Вытерев ему лицо и шею, она полезла было и под воротник рубашки, но он отстранился.
– Ну, куда пойдем?
– спросила она, пряча платок в карман сарафана. Может, на бульвар?
– Можно, - еле выдавил он, и они пошли назад по Воронцовской, мимо всего этого болтающего, грызущего семечки, играющего в лото и домино народа.
– Вот пялят глаза, - Майя недовольно передернула плечами, - сплетницы чертовы.
– Они тебя знают, что ли?
– Алик с удивлением услышал свой голос.
– Еще как! Делать-то нечего, вот и следят. С кем пошла? Куда пошла?
– все интересует. Я первое время злилась, а потом решила - наплевать, пусть болтают, что хотят. Бабка только расстраивается.
Она приехала из Витебска и жила с бабушкой. Алик знал об этом, но для поддержания разговора спросил:
– Какая бабка?
– Моя.
Отец ее погиб на фронте, мать вышла второй раз замуж. А с отчимом Майя не ладила - и об этом Алик тоже знал.
– Как ты думаешь, выйдет из меня актриса?
– спросила она, и, встретившись с ней взглядом, Алик опять удивился тому, какие красивые у нее глаза, по размерам не меньше, чем у его барашка, а говорят, что бараньи глаза самые крупные. Но цвет, конечно, у нее намного лучше, - серо-голубой, как небо. Родной цвет.
– Конечно, выйдет. Товарищ Эмиль очень тебя хвалил.
– Что он понимает?
– усмехнулась Майя.
– Он только образование имеет. На сцене никогда не играл.
– А фильм?
– Групповка, - презрительно махнула рукой Майя, - меня и то приглашали сниматься. В массовку или групповку каждый может попасть.
– Что же ты все, что он говорил, делала, а теперь ругаешь?
– Я не ругаю. Он хороший дядька. Но не авторитет. А мне нужен человек, который бы меня направил. Вот в клубе Двадцати шести Лежнев ведет кружок. Из ТЮЗа. Не знаешь? Это другое дело. Это настоящий актер.
– Что же ты к нему не пошла?
– Я же в типографии работаю. Вот и пришла в Дом печати. А потом, когда все разузнала, уже как-то неудобно было уйти. И к ребятам привыкла. Да и к Эмилю тоже. Он так старается.
– Да, - с удовольствием согласился Алик: сто Лежневых не отдал бы он за товарища Эмиля, хотя он и не авторитет.
Так в разговорах о том о сем они дошли до бульвара. Наконец стемнело. Народ в основном гулял парочками.
– Пойдем на Студенческую?
– спросила Майя.
Алик вопроса не понял, но виду не подал. Видимо, речь шла об аллее, потому что, пройдя немного. Майя свернула туда, где под деревьями было потемнее, и села на свободную скамейку.
– Здесь удобнее, - сказала она.
– И шпаны меньше.
Алик промолчал: Студенческая так Студенческая, хотя ничем эта аллея от других не отличалась - такие же скамейки под деревьями, асфальт под ногами и полно парочек, стоящих, сидящих, идущих.
– Тебе привет от меня передали?
– Передали.
– Что же ты ничего не ответил?
– -У меня баран не напоенный, - вдруг вспомнил Алик.
– Что?!
– Ему в десять попить надо дать. Он привык.
– Какой баран?
– Мой.
– У тебя есть баран?
– Да.
– А где ты его держишь?
– В коридоре.
– -Дома?
– Да.
Она громко рассмеялась. Несколько парочек недовольно оглянулись.
– Большой?
– Нет, не очень. Шесть месяцев.
– И что ты собираешься с ним делать?
Пришлось рассказать ей всю историю барашка, И про обрезание племянника тоже. Эту часть истории она никак понять не могла.
– Ты-то чего старался?
– Как чего? Всех его товарищей обрезали, один он остался,
– Ну и что?
– Неудобно же.
– Перед кем?
– Перед соседями.
– А тебе-то почему неудобно? Ты же русский?
– Русский.
– Или нет?
– Почему нет?
– А по тебе не поймешь! Глаза, правда, светлые, а кожа
совсем смуглая.
– Это загар.
– И волосы темные.
– Если русский, обязательно блондином должен быть? Она опять рассмеялась.
– А сестра, значит, за азербайджанца вышла?
– Да.
– Ну и как?
– Нормально.
– -А это правда, что ты чуть что - за нож хватаешься?
– Я?!
– Да, ты! С крыши даже прыгнул с ножом. Было такое? Об этой истории ей вполне мог рассказать племянник или кто-то из его друзей, отпираться не было смысла.
– Было.
– Ну вот видишь, - она удовлетворенно улыбнулась.
– Я про тебя все знаю. Дикий ты человек, убьешь и не задумаешься.
Тут уж он не удержался от улыбки. Это он дикий человек? Да он мухи не обидит, пока его не заставят. Если она хочет знать, так он на другую сторону переходит, когда навстречу пьяный идет или шпана какая-нибудь.