Просроченное завтра
Шрифт:
Но Алена не почувствовала обиды. Только облегчение, когда за машиной мужа закрылся гараж. Мужа… Как же сделать так, чтобы он стал бывшим? Может, Стас прав и она только зря себя накручивает? А дело за разговором.
Сейчас надо было собрать себя и ребенка. Степашка, будто поддерживая мать в ее начинании, спал, позволив принять душ и даже привести лицо в более-менее божеский вид. Глаза не красные — уже хорошо. Но с учетом того, что Стас видел ее вчера в первозданном утреннем виде, делать лицо искусственным лишнее. Нужно поскорее выйти
— Лена, я останусь так долго, как будет нужно, — ответил Руссков, когда она выкрутилась из его объятий, чтобы задать мучивший ее вопрос.
Они созвонились, и он встречал ее на парковке, чтобы она не вздумала тащить автокресло сама.
— Давай, пока он спит, погуляем? — спросил Стас без задней мысли, видимо, заспав ее вечерние слова про крепкий утренний сон малыша.
Она посмотрела на него многозначительно, но поняла, что он все равно ничего не понял. Пришлось подняться ка носочки, чтобы коснуться мимоходом мочки его уха.
— Лена, это необязательно.
Ему — возможно, но не ей. Она всегда жалела, что стала женщиной не с ним.
— Господи, Лена, что у тебя в голове?!
И когда Стас зажал ее голову широкими ладонями, было чувство, что ему очень хочется ее открутить, чтобы вытряхнуть содержимое в урну.
— Этого вам не понять, — пыталась настаивать на своем Алена, с такой же силой сжимая руки у него за спиной. — Или я для тебя еще недостаточно стройна?
— Недостаточно умна, ты хотела сказать? — потянулся к ее губам Стас, разрешив не отвечать на вопрос.
Она увлекла его на кровать и вскоре затащила под одеяло.
— Ты скажешь, если действительно будет больно?
— Не скажу, — сощурилась она. — Ты не знаешь, что такое по-настоящему больно… А я теперь знаю.
— Ленка, не дай бог тебе узнать, что такое по-настоящему больно…
Она замерла — нервы обнажены у обоих, и они никогда не смогут думать лишь о текущем моменте. И уж точно не сейчас, когда Стас то и дело бросает длинные взгляды в сторону спящего ребенка. Есть раны, которые даже затянувшись, продолжают болеть…
— Стас…
Она не знала, что следует сказать. Как не знала и пять лет тому назад, когда он поделился с ней своей болью. Но он и не хотел сейчас говорить — его поцелуи служили великолепным кляпом. Стас подтянул к голове простынь, из которой выскочило одеяло, и Алена скользнула с подушки вниз, чтобы между ними не осталось даже лишнего дюйма. Слишком долго их разделяли тысячи миль.
— Аленка, невозможно больше тянуть, — прошептал Стас, когда между ними уже лежал проголодавшийся Степка. — Нет сил, я все пойму. Давай я сам с ним поговорю. Наверное, это будет даже честнее. Это не ты сделала. Это я.
— Нет, это сделала я, — Алена провела ладонью по подбородку Стаса, и он прижался к ее руке губами. — И выгребать я буду одна.
— Лен, я не могу стоять в стороне. Я знаю, на что способны мужики в гневе. Я не один такой чокнутый.
Алена сглотнула и потянулась назад, но Степашка не вернул матери грудь, и она поморщилась от боли.
— Дима другой. В нашей семье псих только я. Но я буду стараться держать себя в руках.
Они прогуляли до самого вечера. Алена оставила себе время только на то, чтобы заехать в магазин за готовой едой.
— Что отмечаем? — спросил Дима, глядя на светлую скатерть, застилавшую стол.
Алена боялась, что он заявится с цветами. Нет, либо он не посчитал вчерашнюю перепалку ссорой, либо не думал первым идти на примирение. Он даже не звонил днем. А Алена очень боялась вопросов про йогу. И сейчас она решила избежать лишней лжи, но все же не решилась раскрыть рта до того, как Думов поужинает. Оставлять его голодным будет полным свинством.
— Дима, — она говорила тихо, боясь не только слов, но и звука собственного голоса. — Я долго тянула… — она и сейчас тянула каждый звук. — Нет, не нужно ничего объяснять. Я просто… Дима, я хочу, чтобы мы развелись.
Он не изменился в лице, точно она сказала ему на китайском непонятную белиберду.
— Дима, ты меня слышишь?
Он откинулся на спинку стула.
— Слышу. Что случилось?
Алена опустила глаза.
— Дима, я люблю другого.
— И что? Ты меня никогда и не любила.
Откуда такое слоновье спокойствие? Что она говорит не так?
— Что случилось? — повторил он.
— Я хочу за него замуж.
— И?
— Что «и»? — Алена наконец подняла на Диму глаза. — Мне нужен развод. Больше мне ничего не нужно. Никакого раздела имущества. Ничего.
— Лена, ты совсем ку-ку? — он постучал по столу. — У нас ребенок, ты забыла?
— Он готов его воспитать.
Она не могла смотреть ему в глаза — может, и хотела, но не могла. Может, и не хотела. Лицо горело, но в груди было холодно и пусто.
— Кто он? Откуда он вообще мог взяться?
Алена уставилась на пальцы Димы, которые согнутыми лежали на столе.
— Дима, он не взялся, он не пропадал, он всегда был… Это… Это Стас.
— Надо было самому догадаться. Ступил.
Дима поднялся и прошел мимо нее в коридор. Она осталась сидеть и вскоре услышала, как тихо закрылась дверь его кабинета. Тогда Алена схватила со стола салфетку и вытерла подмышки. Боже, кто сейчас тупит?
— Дима! — открыла она дверь кабинета после тихого стука.
— Лена, у меня завтра серьезный митинг с маркетингом и кастомерами, — ответил Дима, не поворачивая головы из кресла. На столе уже светился экран. — Мне нужно к нему подготовиться.
— Ты не хочешь поговорить?
— Не сегодня. Закрой, пожалуйста, дверь.
Она исполнила его просьбу. Или тихий приказ. Голос его был тверд, как никогда. И тих, будто он боялся разбудить сына. Наверное, действительно боялся. И не только этого.