Прости, малышка...
Шрифт:
Ждать приходится долго. Я уже изучила рисунок на обоях и просмотрела все обложки книг, что расставлены в большом полированном шкафу. Даже пару из них пролистала. Сажусь на диван, снова встаю, чтобы вновь не впасть в анабиоз, через окно любуюсь местной красотой природы, пусть даже искусственно созданной. Люблю природу, деревья, цветы, траву… Когда была маленькой, родители возили меня к бабушке в деревню. Там было так замечательно… Мы были счастливы. Потом, бабуля умерла, а через полгода произошла та резня посреди ночи, которая перевернула
Видимо, я все же засыпаю снова, потому что теплый ветерок и зеленая травка медленно перекрывается красной пеленой, и я, возвращаясь в реальность, чувствую, как меня кто-то трясет за плечо.
— Просыпайся. Тебя ждет босс. — Девушка лет двадцати пяти с ванильными глазами и длинной шевелюрой смотрит на меня из-под шикарных ресниц. Где такие выдают? Они точно натуральные? На нарощенные не похожи.
— Ты слышишь меня? Вставай, он не любит ждать. И лучше не зли его, попробуй понравиться, тогда может все обойдется. — Она с опаской, будто выдала шпионскую тайну, оглядывается и жестом показывает идти за ней.
Я молча встаю с мягкого дивана и плетусь за принцессой, пока не оказываюсь перед тяжелой дубовой дверью. Дева стучит тихонько и ныряет внутрь, через несколько секунд открывает мне, приглашая внутрь.
Комната, скорее кабинет, напоминает обстановку в доме Дона Корлеоне. Дубовая мебель, тяжелый текстиль и кованные подсвечники на стойке камина. Подсвечники? Серьёзно?
Оглядываюсь назад. Девы и след простыл, стою одна в потрепанной одежонке среди всей этой роскоши и ни черта не могу понять, зачем меня сюда приволокли. Хотя, одна мысль все-таки есть. Но мне из последних сил хочется верить, что не за этим.
— Проходи. Садись. — Выводит меня из ступора низкий мужской голос. Он словно обволакивает меня, и я совершенно не могу пошевелиться, потому что поднимаю глаза и встречаю этот взгляд.
О… Мой… Бог…
На вид ему чуть больше тридцати, и он сильно отличается от тех пузанов у бассейна. Высокий, подтянутый, в кипельно белой рубашке и синих брюках на черном кожаном ремне. Волосы темные, взгляд убийственно пронзительный, от него у меня подкашиваются коленки, и я, кажется, перестаю дышать.
Он стоит у окна, внимательно меня разглядывая, и в этом нет ничего хорошего, потому как брови его нахмурились, видимо мой вид совсем его не впечатлил. Мужчина делает несколько шагов в мою сторону и, указывая тонким пальцем своей невероятно красивой руки на мягкий стул прямо напротив огромного стола, говорит:
— Сядь.
Я на ватных ногах прохожу, стараясь не смотреть на это воплощение сексуальности, и плюхаюсь на злосчастный стул, как мешок картошки. Он обходит меня, останавливаясь в непосредственной близости от меня, опираясь бедрами на столешницу и сложив руки на груди.
— Что тебе нужно? — То ли пищу, то ли хриплю я.
— Хм…
Поднимаю глаза, сверлю его взглядом. «Корлеоне» поднимает бровь, сверлит в ответ. Выдерживаю.
— Твои предположения?
— Понятия не имею.
— Плохо, девочка. Пораскинь мозгами. Что такому, как я, нужно от такой, как ты?
В груди вскипает злость. Этот сексуальный хлыщ думает, что умнее всех.
— Я не стану работать проституткой. Лучше сразу меня убей.
Произношу каждое слово с ненавистью.
Мужчина смотрит пристально, а потом вдруг начинает смеяться в полный голос. Заразительно так, от души. Он огибает стол и садится напротив меня, потряхивая плечами. Я в ступоре.
Вдоволь насмеявшись, «Корлеоне» делает серьезное лицо и выдает:
— Есть хочешь?
***
Я в полном недоумении, пялюсь на него, как имбицилка, ведь вопрос просто выбивает меня из колеи.
Я очень хочу есть. Кажется, последние намеки на пищу в моем желудке побывали дня три назад, но признаться в этом мужчине, одетому, наверное, в Армани, мне не представляется возможным.
— Пошли. — Он встает из-за стола и шагает к выходу, засовывая руки в карманы.
Какое-то время туплю, не двигаясь, потом резко срываюсь с места, потому что не хочу оставаться в этом обитом красным бархатом огромном гробу одна. Иду за ним через просторную гостиную, потом по коридору, еще через несколько комнат и попадаю на кухню.
— Покормите это недоразумение. И приготовьте комнату на втором этаже. — И уходит, оставив меня в компании двух охранников и женщины лет шестидесяти в переднике.
Она тут же ставит передо мной тарелку с супом, от которого пахнет, как от манны небесной. Я сглатываю слюну, и чувствую, что мой желудок прилип к позвоночнику.
— Ешь, не бойся. Вон, видишь, как наворачивают птенчики? — Женщина указывает на охранников, уткнувшихся в свои тарелки.
Эта фраза действует на меня, как на собаку Павлова, и я бросаюсь на еду, не задумываясь о правилах приличия, справившись с ней минуты за две. После чего передо мной, как по заказу, появляются чашка с ароматным чаем и кусок яблочного пирога. Честно говоря, я в жизни ничего вкуснее не ела. Может только в детстве, но уже не помню.
— Я — Валентина Васильевна — домработница Максима Сергеевича. А тебя как зовут?
— Ася. — Выдыхаю я, ставя на стол пустую чашку. — Спасибо. Вы очень вкусно готовите.
— На здоровье. Пойдем, покажу комнату, где ночевать будешь. Господи, какая ты худенькая! На тебе же одежда висит! Кошмар…
Я ничего не отвечаю на замечания женщины, хотя знаю, что она права. Последние месяцы были особенно тяжелые — я еле свожу концы с концами, чтобы не светиться и не попасть к кому-нибудь «под крыло», ведь это будет означать, что я никогда не смогу вырваться из этой ямы. Но, видимо, время пришло, и я все-таки «попалась».