Прости меня, Анна
Шрифт:
— Ну и что? Сколько людей, получается, столько и правил! И вообще, кто их выдумал, эти правила? Те и выдумали, кто зернышка в себе не видит! А оно у каждого есть! Просто его разглядеть надо! А в суете да заботах о внешнем имидже его разве разглядишь? Да никогда! Вот и получается, что правила эти выдумывают суетливые и несчастные! А нам, счастливым, эти самые правила по фигу! Понятно, мам?
— Дочь, ну ты не права… Не всех же природа талантом наградила, не у всех золотое зернышко внутри светится!
— Да у всех, мам! И не только в особом таланте тут дело! Есть оно у всех, только вот светится не у каждого, в этом ты права… Но его сам
— Интересно рассуждаешь! А если человек все–таки не видит, не чувствует своего зернышка? Что ж ему, всю жизнь посвятить его поискам?
— Да каждый видит и чувствует, мам! Только пресловутые людские правила мешают! Ну как бы тебе объяснить… Вот у нас в классе девчонка есть, Оксанка Трофимова — да ты ее знаешь! Она сама себе одежду так моделировать и шить научилась – закачаешься! Не шмотки, а произведение искусства! Лучше, интереснее, качественнее, чем из самого дорогого бутика! И все с фантазией! Прямо чистой воды творчество! Я думаю, она так же улетает в счастье , когда их создает… Но ты понимаешь, мам, она же изо всех сил скрывается, дурочка… На каждую шмотку пришивает лейбл известной и дорогой фирмы и страстно всем хвастает, что все это она в бутике за бешеные бабки купила… Когда и не спрашивают даже – все равно хвастает! А почему? А потому, что самой, видите ли, шить стыдно – престижнее купить все то же самое за очень дорого! Чем дороже, тем престижнее… И что самое обидное – об этом же знают все, и смеются над ней втихомолку, за спиной! А она чувствует это и страдает по–настоящему, и потому еще больше врет…
— Выходит, предала она свое золотое зернышко? – грустно спросила Анюта. – Жаль…
— Так вот и я о том же! Так что, мам, не надо мне никаких шмоток, давай лучше кисточки купим! Я и правда их очень хочу! Я с ними буду счастливой, а с новой тряпочкой – нет…
И вообще, подозреваю я тебя… С чего это ты такой разговор завела? Опять тетя Аня, то бишь наша железная леди Анна Сергеевна тебя с ума сводит? Не слушай ее, мам… И вообще, странно даже, почему ты с ней дружишь? Вы такие абсолютно разные!
— И тем не менее мы уже сорок лет вместе! Просто раньше она была другой. Это сейчас с ней что–то происходить стало… Да и вы ведь с ее Темкой практически вместе выросли!
— Ну да… Выросли вместе, только матери у нас, слава богу, разные! Нас–то с Кирюшкой никто не ломает…
— А Темку, выходит, сломали?
— Выходит, что сломали! – подняла на Анюту вмиг загрустившие глаза Дашка. – Уничтожили на корню все его зернышки, заставили жить по навязанным правилам, и даже хомут на шею в виде распрекрасной жены–модели накинули! Вот он теперь и мается, бедный… Бедный богатый мальчик Тема!
— Ну, не так уж у него все плохо, Даш! Что ты!
— Да плохо, мам… Я же знаю! Темка недавно у нас был. Он сейчас на грани, на изломе каком–то живет — страшно ему…Ты помнишь, он всегда журналистом хотел стать? А какие стихи в детстве писал, помнишь? Вы же восхищались все хором! Я–то совсем малявкой еще была… Помню, как мы на даче тогда были, а он позже приехал, один со станции пришел, потом стихи вам читал, которые по дороге сочинил. Ему ведь
Распрямив спину и глядя куда–то в окно, в утреннее голубое небо, она принялась медленно проговаривать незатейливые строчки детского Темкиного стихотворения:
Июльский зной… Бреду своей дорогой
По полю, по оврагу, вдоль ручья…
Как хорошо на свете жить, ей богу Расплавится сейчас душа моя!
Обувку сброшу, чувствуют пусть ноги
Земли горячей каждый свежий шрам,
Пусть меховая пыль лесной дороги
Прильнет к усталым городским ступням.
Сиреневая грива Иван–чая
Лохматится угрюмым сорняком.
Как добрая жена, пчела летает
Над ним, как над похмельным мужиком…
К лицу протянет липа цвет пахучий Сорви тихонько, ветки не губя!
В траве кузнечик лихо отчебучит
Мне песенку про самого себя.
А мама на веранде с тетей Нютой
Варенье варят на зиму для всех!
Перехватило горло почему–то…
Люблю июль, жару и мамин смех!
А вечером с полей, подув тихонько,
Нам ветер принесет, горяч и сух
Полыни запах правды слезно–горький
И сладкой лжи жасмина терпкий дух…
— Здорово, правда? Вы еще с тетей Аней так смеялись над этими его «пчелой–женой» и «похмельным мужиком», помнишь?
— Ну да, помню, конечно…Только ведь журналисты стихов не пишут, Дашенька! У них работа более жесткая да грязная. В чужих сплетнях копаться мало радости…
— Да какая разница, мама! Зато это был бы его выбор! Если ему этот выбор только собственное, внутри сидящее зернышко диктует — значит, так надо! И никто не вправе залезать в душу человека и ее по–своему перетряхивать! Это вообще преступление – лишать человека выбора … А кстати, я тебе сейчас покажу кое–что!
Дашка резво соскочила со стула, быстрым ветром умчалась в комнату. Вернувшись, положила перед Анютой сильно помятый листок, исписанный аккуратным мелким Темкиным почерком.
— Вот… Это я под Кирюшиным столом нашла, когда прибиралась. Это Темка писал, давно еще, и выбросил… Ты почитай, почитай! Это тоже его стихи…
Анюта, поднеся листок к глазам и близоруко сощурившись, начала тихо читать:
Отломить очередную ветку Я с себя безвольно разрешил. Душу–птицу в золотую клетку Запер сам. И тряпочкой накрыл. Каждый путь записан в книге судеб Изменить его мне не суметь. Как же бедолага в клетке будет Жить, любить и песню счастья петь? Маетно ей там и одиноко! Золотые прутья давят грудь. (Сам дурак! Ведь не по воле рока Перекрыл своей душе я путь?) Ключ с тех пор ношу в руке холодной Силы воли нет кулак разжать, Чтоб открыть ту клетку, и свободной Душу–птицу отпустить летать… Больше не мечтаю стать поэтом Без тебя, душа, дела плохи. Ты прости меня за клетку эту И за графоманские стихи…