Прости меня луна

Абалова Татьяна Геннадьевна

Князь Вышегородский, миновав пост, где у него даже не потребовали приглашение, на глаз определив принадлежность к высокому роду, вел свою суженую к колонне из нарядных дев и потеющих от волнения женихов.

А у Тилли пересох рот. Она и не дышала вовсе, лишь сердце стучало оглушающе громко. Так громко, что невозможно было расслышать мелодию, выводимую струнными инструментами. Только литавры готовы были поспорить с грохотом ее сердца, но и те явно проигрывали.

Чего она ждала от встречи с Ветром, который если и помнил ее, то тринадцатилетним нескладным

подростком? Луна сама не знала и страшно боялась, что ее постигнет жестокое разочарование.

А надежда жила. И казалось, что Ветер непременно узнает свою повзрослевшую союзницу. Луна будто наяву видела, как оживают его глаза, как он порывисто бросается к ней навстречу. И кружит, кружит. А она смеется и смеется…

«Глупая! О чем мечтаю? У него ведь невеста!»

Нет, ей не вынести, если Ветер отведет глаза. А худшее из наказаний, если равнодушно отвернется. Небеса, как же она боялась упереться взглядом в его спину и понять, что ничего для него не значит!

И как утешение, на которое можно списать равнодушие чужого жениха, в голове звучало: «Ах, да… Он вроде потерял память…»

Костюшка похлопал по руке, покоящейся на сгибе его локтя, и подмигнул Тилле.

Она, порывисто вздохнув, подняла благодарный взгляд.

«Он милый. Какой же он милый! Даже жаль, что просто друг».

Да, жаль, но ее сердце занято другим.

К месту начала шествия две пары подошли одновременно.

Стелла сбилась с шага, и, если бы не князь Константин, наверное, осела бы от волнения на мостовую. По соседнему проходу им навстречу шел Ветер.

— У-а-у-а-а-а! — шумела толпа.

— Тирли-тирли-тирли… — надрывалась флейта, пытаясь перекричать прочие инструменты.

— Бум-бум-бум! — радостно громыхал барабан.

А для Луны наступила минута абсолютной тишины.

Она видела его! Его! Своего вечно спящего друга и напарника по безответным поцелуям. Немого собеседника и самого неудачливого из всех существующих на свете любовников, оставшегося к ее дарам, в которые входили ни много ни мало сердце и честь, равнодушным. Она видела его, Ветра!

А он… он не видел никого, кроме своей спутницы. Генрих отвлекся лишь на мгновение — над площадью пронеслось, усиленное магией, его имя.

— Его Высочество наследник Эрии принц Генрих с лучезарной Стефанией Лорийской!

Ветер так знакомо улыбнулся, что Луна на мгновение воспрянула духом, но он, скользнув взглядом по фигуре князя Вышегородского, развернулся к ликующей толпе.

Самая прекрасная на свете пара приветствовала свой народ.

Потерянная царевна сглотнула, и над площадью вновь загремел шторм из аплодисментов и восторженных криков, в котором потонули имена их пары и еще одной, встававшей в череду женихов и невест — им всем посчастливилось получить приглашение на осенний бал, где королевская чета, не понаслышке знающая цену любви, одарит своим благословением.

Невеста наследника в белом платье и белой же меховой накидке являла собой само целомудрие и скромность. Она даже покраснела, когда все взоры устремились на нее. В смущении прижалась к улыбающемуся жениху и спрятала лицо у него на груди. Этот поступок, совсем не свойственный знати, вызвал еще большее ликование. У многих выступили слезы умиления.

— Тилля, дыши, — Константин прикоснулся губами к ее виску. — Вдох, выдох… Вдох, выдох… Вот умница.

Когда лицо царевны порозовело, князь рассеянно похлопал по своему карману. Ему как никогда хотелось курить.

— Он… он даже не посмотрел на меня…

— И это хорошо, Тилля. Значит, мы славно потрудились, изменив тебя.

— Или к нему так и не вернулась память, — это единственное, что сейчас утешало Луну. Ветер должен был… нет, не так… Ветер непременно узнал бы ее. Пусть интуитивно, на каком-то животном уровне, но признал бы человека, который долгие пять лет находился рядом. Согревал своим телом. И целовал. В губы. По-настоящему.

Как? Как кому-то другому удалось разбудить его? И откуда эта лживая история о Дохо? И кто поверит ей, девчонке, которая скрывает свое настоящее имя, прикидываясь невестой князя, что она была все эти годы рядом?

Лозы, единственного свидетеля, нет в живых, а остальное — ее слово против слова «спасительницы». И будь она, царевна, готова прокричать те самые слова признания, где надежда, что их услышат и не усомнятся в ее душевном благополучии? И даже поверив, не обвинят ли в похищении и долгом удержании в плену?

Кто она против Стефании Лорийской? Лгунья, прячущаяся от родного отца?

Спросят ее, почему не открылась, отчего ждала долгие годы, и ведь сразу не найдет ответа. Пряталась? От кого?

А может, навыдумывала страстей и юного князя с пути сбила?

И уже мерещилось, что нападение диких собак и пропажа Ветра всего лишь совпадение, а стоящая рядом с ним милая девушка никак не может быть злодейкой.

— Тилля, ты опять не дышишь.

Заиграла новая мелодия — напевная, нежная, и строй пар тронулся. Прошел по кругу, доставляя удовольствие себе и зрителям, а потом нырнул под арку, ведущую ко дворцу.

Аромат роз кружил голову, и измученная мыслями Луна перестала понимать, зачем она здесь находится. Спросила об этом у Константина. Тот, не сумев спрятать тревогу в глазах, выдохнул:

— Мы здесь ради Ветра. И ради Лозы. И всех тех, кого уже не вернешь. Тилля, мы здесь ради истины.

«Ради Мякини и Даруни, ради Светицы и Радуницы, ради Камня и Искры», — перечисляла она имена тех, с кем свела ее судьба, и кто остался навек погребенным под стенами монастыря. Представила лицо Сагдая, когда тот тащил ее набитый книгами сундук, милую воспитанницу Искру, с которой придумывала себе новое имя. «Звезда, Луна…»

— Искра… — произнесла царевна, не замечая, что говорит вслух. И вновь повторила, воскрешая в памяти образ погибшей девушки. Лучащиеся карие глаза, ямочки на щеках. И… встретилась взглядом с той, что шла впереди и не должна была в своем счастье с Генрихом оглядываться назад. — Искра?