Прости, но я люблю тебя
Шрифт:
— Мы уже долгое время женаты и это был наш первый кризис, но мы его преодолели.
— Это хорошо. Я рад.
Тони Коста ему улыбается.
— Знаете, Белли? Я много лет в этой профессии и всякое повидал... Но в конце концов поянл только одну вещь: когда встречаешь стоящую женщину, не нужно терять времени.
Он смотрит ему в глаза и жмёт руку с силой. Затем поднимет подбородок, указывая на папки.
— Расскажите об этом своему другу.
82
Паола жуёт жвачку. Большая грудь, но своя, настоящая. Она высокая.
— Паола, какой сюрприз!
— Мне нужно поговорить с тобой.
От её улыбки не осталось и следа. Она улетела, как одна из этих надоедливых и жирных ворон, которые уже и летают с трудом из-за обжорства. Эти вороны вдруг взлетают и покидают ветви своего дерева, даже не зная почему.
Мауро смотрит на неё. Паола опускает взгляд. И слова не нужны. Этот опущенный взгляд говорит всё. Больше, чем тысячи слов. К тому же в полной тишине. Это как крик. Мауро берёт её за подбородок и немного поднимает её лицо.
— Что стряслось, Паола? Скажи мне.
Она молчит. Вертит головой. Высвобождается из его руки. Она не может. Ей не хватает смелости вновь посмотреть в эти глаза. Тогда она решает освободиться от этого груза, который давит на неё. Снова поднимает взгляд. Встречается с глазами Мауро и на этот раз бросается в этот омут. Падает прямо на дно.
— Я хотела сказать тебе...
Мауро сощуривает глаза. Он словно не здесь. Он пытается смотреть дальше, намного дальше, в глубине глаз Паолы, ещё глубже, в этих глазах, которые были его спасением. Глаза его любви, смеха, страсти. Как она их закрывала в первый раз, когда он взял её, как она вновь открывала их после каждого нежного поцелуя. Эти глаза сейчас другие. Потухшие. Что с ними такое? Что за ними скрывается?
— Что ты хотела сказать мне?
— Я должна сказать... — Паола делает длинный выдох, слишком длинный. У Мауро вдруг все волосы на теле встают дыбом, он как нервный кот, который чувствует угрозу. Опасность. Паола отдаёт себе в этом отчёт. Изображает слабую улыбку. Наверняка для того, чтобы сделать более терпимым то, что собирается сказать. Словно это вовсе не важно, это просто увлечение, всё уладится.
— Думаю, нам лучше не видеться некоторое время.
Мауро подносит руку к лицу, как зонтик.
— Что ты хочешь этим сказать?
Паола отстраняется, она напугана. И Мауро это понимает.
— Что случилось? Чего ты боишься? Ты боишься меня? — и он начинает говорить медленнее. — Если ты боишься, что я подниму на тебя руку… значит, есть повод думать, что это случится…
Паола опускает взгляд. Она не может больше. Сколько раз она представляла и проигрывала эту сцену у себя в голове? Практически каждый вечер, по крайней мере, в течение месяца. С того дня. С тех проб. С тех пор, как встретила его. Она репетировала эту сцену чаще, чем любой сценарий, который изучала раньше. Но на этот раз не всё пройдёт гладко. Она не смогла зайти дальше. Не потому, что так бы ей больше понравилось. Потому что так было решено. Паолу разрывает на куски. Теперь пусть Мауро всё узнает. И будь что будет.
— Нет, Ма... просто я встретила кое-кого...
Мауро не может поверить, он не верит своим ушам.
— Пока что? Что это значит?
— Да, я клянусь тебе, это правда. Я ничего не сделала.
— Я это уже понял, но что значит «пока что»? Что должно произойти? Что будет? — Выражение лица Мауро меняется. Его лицо становится напряжённым. Он словно превращается в камень. — Я понял. Дело в том режиссёре, который дал тебе записку, в тот раз, когда я был с тобой, я не прав?
Паола улыбается.
— Ещё чего, он гей. — Выдержав паузу, она становится серьёзной. — Нет, это твой фотограф, Антонио, — улыбается Паола, счастливая, открытая, удовлетворённая своей честностью.
— Конечно... Антонио, — Мауро наклеивает на лицо странную улыбку от такого ответа. Затем он даёт ей пощёчину своей большой решительной ладнью, слева направо. Хватает её. Бьёт прямо в лицо, отчего она теряет равновесие. Он толкает её, трясёт её, оглушает её, треплет её волосы в разные стороны.
Паола поднимается, снова появляется перед ним, изумлённая, копается в своих волосах. Она поправляет их, как может, обеими руками. Убирает их с лица, чтобы вновь найти свет. Чтобы понять. И вот он перед её глазами, ошарашенными, удивлёнными, напуганными. И вдруг она начинает закрываться руками, потому что понимает, что над ней сейчас закружится ураган Мауро.
— Будь ты проклята, несчастная, жалкая тварь. Поэтому ты сегодня выключила мобильник, — он бьёт её. Его руки словно безумные лопасти ветряной мельницы. Поднимаются, опускаются и наносят удары. Ревнивые и болезненные. Как трактор без водителя, который едет сумасшедшим зигзагом. Но не тот, который собирает пшеницу. Он собирает урожай блондинок в лице бедной Паолы. Пинки, удары, пощёчины. Паола поскользнулась, и Мауро размахивается, чтобы ударить её в живот, когда вдруг кто-то его хватает. Он резко исчезает с глаз Паолы и оказывается напротив стены, рядом с забором.
— Тихо, Ма...
Паола открывает свои опухшие глаза. Она приходит в себя. Снова медленно поднимается, у неё всё болит, она сломлена и ошеломлена всеми этими ударами.
— Я убью её, эту тварь, отпусти меня! — Мауро пытается высвободиться, дрыгает ногами, прыгает, дёргается назад.
Но отец крепко держит его. Он обнимает его, как цепью. Держит его своими сильными руками пикадора с такой же лёгкостью, как он это делал, когда сын был маленьким.
— Тихо, я сказал, успокойся.
Паола убегает, почти спотыкается, скользит, оборачивается на мгновение, а затем исчезает за углом. Дверь закрывается. Машина заводится. Тёмный Вольво с визгом проезжает перед ними. Он увозит Паолу. Он увозит любовь и иллюзии, которые могли остаться навсегда. Отец и сын остаются одни здесь, на маленькой пустынной площадке.
Ренато отпускает его, вытягивает руки и освобождает его из этих кандалов.
— Идём, Ма, надо заходить, ужин уже готов, — он достаёт ключи из кармана и открывает ворота. На мгновение останавливается. Оборачивается к сыну: — Ты идёшь или нет? Твоя мать нас ждёт, чтобы сварить пасту.