PRосто быть богом: ВВП
Шрифт:
Из кожаной папки Степанов достал бумажную простыню, усеянную цифирьками и буковками.
— Это — шифр? — Ольга попыталась сделать серьёзное лицо.
— Это ваши телефонные переговоры в тот самый день, когда произошло… когда затонула…
— Ну и? — прищурилась Ольга. Её уже не смешил следователь — кто его знает, что ещё там у него припасено, в этой кожаной папке?
— Вот здесь, смотрите… — Степанов нашел в простыне нужную строчку, — ваш звонок в семь ноль пять по номеру… Мы установили,
— Звонила, и дальше?
— Зачем вы ему звонили? Он ваш любовник?
Ольга предпочла не услышать второго вопроса:
— Я сообщила Виктору, что Жора едет в город.
— Зачем вы сообщили Сухову, что ваш муж едет в город? — Степанов, уже не стесняясь, смотрел Ольге в глаза, оказавшиеся всё–таки серыми.
Ольга сухо рассмеялась:
— Ну, уж не затем, зачем вам бы хотелось услышать. Просто Сухов, мой давний приятель, парень, что называется с нашего двора, хотел запустить шар. Пробный шар. И он его запустил, знаете про шар?
— Значит, вы говорите, шар…
— Да, я говорю — шар, — Ольга опять улыбалась, но не так как прежде, не насмешливо, а скорее сочувственно.
Она оценивающе поразглядывала задумчиво переминающегося следователя.
— Постойте, господин Степанов, а что, если я вам сделаю предложение? — неожиданно спросила Ольга, вкрадчиво коснувшись тонкими пальцами с нежно–перламутровыми ноготками его папки.
— Делайте, — покорно согласился он, думая о шаре, о страшной силе красоты и о полной бессмысленности состоявшегося разговора.
— Будете моим начальником штаба? — и, с удовольствием наблюдая за вытягивающейся физиономией Степанова, объяснила: — Я же баллотируюсь в мэры, вы разве не знали? Кстати, как вас зовут? А то неудобно так — товарищ Степанов, господин Степанов…
— Меня зовут Юрий Аркадьевич, — покорно ответил Степанов, чувствуя, что, кажется, пропал, совсем пропал — зелёные глаза подозреваемой, что называется, пронзили безжалостной, абсолютно несвоевременной стрелой Амура его усталое, измученное подозрениями сердце.
— Юрий, — поправился он. И, уже окончательно покорённый, почти прошептал:
— Юра.
— А эт–то что ещё такое? — воскликнула Ольга Ильинична, устремив взор на набережную, где возле фонтана с фигурой рыбака–бурлака что–то определённо происходило.
— Что? Где? — всполошился Степанов, протискиваясь ближе к окну.
Всмотревшись в происходящее повнимательнее, он понятливо кивнул самому себе и прокомментировал событие для Ольги Ильиничны:
— Это… э–э–э… если не ошибаюсь, ваш бывший муж…
Осекшись на очередной двусмысленности, он быстро поправился:
— Я имею в виду — ваш первый муж.
За окном, мимо которого деловито расхаживал Лёва, раздались
Окна кабинета мэра выходили на набережную, прямо на фонтан, в центре которого прижимал к груди похожую на поросёнка рыбину рыбак–бурлак. Из пасти рыбы била плотная, с руку ребёнка толщиной струя воды. А на кромке фонтана сидел мужик в голубой рубашке. Рядом с ним стоял раскрытый рюкзак.
Из рюкзака мужик доставал булки и щедро крошил их вокруг себя. Возле него, хлопая крыльями и вздымая с земли тополиный пух, кружили, опускаясь, голуби и прочие более мелкие птицы. Именно множество крыльев и производили тот необычный в городе шум, так заинтересовавший Лёву. Птиц были десятки, если не сотни. А они всё прибывали и прибывали! Хичкок бы порадовался. Если б не умер задолго до того.
Прибывали на набережную к фонтану и жители, всё в большем количестве. Преимущественно дети, но подтягивались и взрослые.
Детей мужик щедро окормлял сахарными петушками на палочках, золотыми медальками и жевательной резинкой. Особенно ушлым взрослым тоже кое–что доставалось от, казалось, бездонных запасов, извлекаемых из раскрытого рюкзака–самобранки. Но некоторые, как и птицы небесные, довольствовались ломтями белой булки, которые они с видимой радостью принимали из рук новоявленного и не по форме одетого Деда Мороза.
— Это что ещё за клоун? — обернулся Лёва к Заусайлову.
Тот поднялся из кресла и, подойдя к Лёве, тоже выглянул в окно. Выглянув, он понимающе усмехнулся:
— Да это ж Вася — Царь! Значит, вернулся, — последнее он отметил вроде как для себя. — Он всякий раз устраивает такие народные гулянья, когда из тюрьмы возвращается.
— А кто он такой, что народ к нему толпами сбегается?
— Между прочим, бывший муж нашей, — Заусайлов кивнул на дверь, — Ольги Ильиничны.
— Так он же вроде исчез? С концами?
— Да нет, это другой муж. Первый. Давний.
— А за что ж он, сердешный, всё сидит–то?
— Исключительно за политику. Ему б в народовольцы…
Лев поднял палец и едва не ткнул им в грудь Заусайлову:
— А вот с этого места попрошу поподробнее!
Сухов должен был вернуться с минуты на минуту. Паузу Генералов решил использовать для разъяснительной беседы.
Он сидел на подоконнике, методично покачивая ногой — что являлось признаком некоторого раздражения. Вика тем временем под выделенным ей рабочим столом устраивала кормушку и поилку для своего кобеля. Мышкин деловито передвигался по штабному офису, обнюхивая ножки стульев, углы и компьютерные провода.