Просто вместе
Шрифт:
Он, конечно, чуточку позаикался для виду, но почти сразу перестал обращать внимание на скрип пера по бумаге.
Вот один из его рассказов.
Но госпожа д’Этамп ничем не напоминала госпожу де Шатобриан, она не собиралась довольствоваться пустяками. Главным для нее было добиться милостей для себя и своей семьи, А ведь у дамы было тридцать человек братьев и сестер… И она решительно взялась за дело.
Умелая любовница использовала все до единого моменты передышки, когда король восстанавливал силы между объятиями, чтобы выбить из него вожделенные должности и повышения по службе.
В конечном итоге все Писслё получили важные посты, причем в основном на церковном поприще — королевская любовница была женщиной «набожной»…
Антуан Сеген, ее дядя по матери, стал аббатом де Флёрисюр-Луар, епископом Орлеанским, кардиналом и архиепископом Тулузским. Шарль де Писслё, ее второй брат, получил аббатство де Бургей и епископство де Кондом…
Он поднял голову:
— Де Кондом… Согласитесь, это забавно…
И Камилла спешила запечатлеть эту улыбку, это веселое изумление человека, который перелистывал страницы истории Франции, как другие порножурнал.
В следующий раз его волновала другая тема:
— …Тюрьмы были переполнены, и Карье, наделенный неограниченной властью, окруживший себя достойными соратниками, открыл новые казематы и реквизировал суда в порту. Очень скоро тиф начал косить несчастных заключенных, которых содержали в ужасающих условиях, и они мерли как мухи. Гильотина не справлялась с работой, и проконсул приказал расстрелять тысячи пленников, дав в помощь расстрельной команде «похоронную бригаду». Но арестованные продолжали прибывать в город, и тогда Карье додумался людей топить.
А вот что писал бригадный генерал Вестерман: «Вандеи больше нет, граждане республиканцы. Она мертва, пала под нашей вольной саблей, вместе со всеми женщинами и детьми. Я похоронил ее в болотах и лесах Савене. Следуя вашему приказу, я давил детей копытами лошадей и рубил женщин на куски, чтобы они не зачали новых разбойников. Я не обременю вас ни одним пленником».
И она рисовала тень, пробежавшую по искаженному судорогой страдания лицу.
— Вы рисуете или слушаете меня?
— Слушаю и рисую…
— Этот самый Вестерман… Этот монстр, служивший своей новой партии со всем пылом души, несколько месяцев спустя был арестован в компании с Дантоном, а потом им обоим отрубили головы…
— За что?
— Его обвинили в трусости… Он был умеренным…
Иногда он просил разрешения сесть в глубокое кресло в изножье ее кровати, и они читали — каждый свое, в полном молчании.
— Филибер…
— Ммм…
— Почтовые открытки…
— Да?
— Долго это будет продолжаться?
— Я… не понимаю, что вы…
— Почему вы не сделаете это своей профессией? Почему не попытаетесь стать исследователем или преподавателем? Вы имели бы полное право читать все эти книги в рабочее время, и вам бы даже стали платить деньги!
Он опустил книгу на обтянутые потертым вельветом костлявые колени, снял очки и потер глаза.
— Я пытался… Я лиценциат по истории и трижды пытался поступить в Национальную школу хартий, [18] но всякий раз проваливался…
18
Готовит специалистов по палеографии и архивному делу.
— Что, знаний не хватало?
— Да нет, конечно, хватало… — покраснел он. — Ну… во всяком случае… смею надеяться, что это так… но я… Я никогда не мог сдать ни одного экзамена… Я слишком нервничаю… Теряю сон, зрение, волосы, даже зубы! И все остальные способности. Читаю вопросы, знаю ответы, но не могу написать ни единой строчки. Сижу, застыв от ужаса, перед чистым листом бумаги…
— Но вы сдали на бакалавра? Вы ведь лиценциат?
— Да, но чего мне это стоило! Я ничего не сдавал с первого захода, хотя экзамены были несложные… Лиценциатом я стал не заходя в Сорбонну — ходил только на лекции выдающихся преподавателей, которыми восхищался, хотя эти самые лекции не имели никакого отношения к моей программе…
— Сколько вам лет?
— Тридцать шесть.
— Но вы ведь могли стать преподавателем…
— Представляете себе меня в классе с тридцатью ребятишками?
— Да.
— Нет. Я покрываюсь холодным потом при одной только мысли о том, чтобы обратиться с речью к аудитории, пусть даже самой немногочисленной. Я… У меня… Думаю, у меня проблемы с общением…
— А как же школа? Когда вы были маленьким?
— Я пошел сразу в шестой класс. К тому же в пансион… Ужасный был год. Худший в моей жизни… Как будто меня швырнули в огромную ванну, а плавать я не умел…
— Ну и?..
— И ничего. Я по-прежнему не умею плавать.
— В прямом или переносном смысле этого слова?
— В обоих, мой генерал.
— Вас никогда не учили плавать?
— Нет. А для чего?
— Ну… Чтобы плавать…
— Знаете, с точки зрения общей культуры, мы скорее произошли от поколения пехотинцев и артиллеристов…
— Что вы там плетете? Я вовсе не предлагаю вам ввязываться в битву на океанской глади! Я говорю о том, чтобы отправиться на морское побережье! А почему вас не отдали в школу раньше?
— Нас учила моя мать…
— Как мать Людовика Святого?
— Точно.
— Как ее звали?
— Бланш Кастильская…
— Ну да, конечно. Но почему вас учили дома? Вы что, слишком далеко жили?
— В соседней деревне была муниципальная школа, но я ходил туда всего несколько дней…
— Почему?
— Именно потому, что она была муниципальной…
— А, всё то же деление на Синих и Белых, [19] да?
— Да…
— Эй, но это же было двести лет назад! С тех пор многое изменилось!
19
Во время Вандейских войн у солдат-республиканцев была синяя форма, а у роялистов — белая, как и знамя.
— Многое, бесспорно, изменилось. Но вот к лучшему ли? Я… Я не уверен…
— …
— Я вас шокирую?
— Нет-нет, я уважаю ваши… ваши…
— Мои ценности?
— Да, если хотите, если это слово вас устраивает, но как же все-таки вы живете?
— Продаю почтовые открытки!
— Это безумие… Просто идиотство какое-то…
— Знаете, по сравнению с моими родителями, я очень… ээ… изменился — ваше определение! — то есть я… эволюционировал…
— Какие они, ваши родители?
— Ну…
— Похожи на набитые соломой чучела? На забальзамированные мумии? Плавают в чане с формалином вместе с лилиями?
— Отчасти вы правы… — развеселился он.
— Успокойте меня — они, во всяком случае, не передвигаются в портшезе?!
— Нет, но лишь потому, что носильщиков больше не найти!
— Чем они занимаются?
— В каком смысле?
— В смысле работы.
— Они землевладельцы.
— И это все?
— Знаете, у них много работы…
— Но… Вы очень богаты?