Простой, как снег
Шрифт:
– Может, вначале мне следует все-таки отвезти тебя домой, – заметил он.
Я покачал головой.
– Хорошо, – сказал мистер Девон и поехал к реке.
***
Когда мы туда добрались, там ничего не было. Наверное, я ожидал увидеть машины «скорой помощи» и полиции, и толпу людей, наблюдающих за тем, как тело Анны вытаскивают из воды, но там была только река. Стемнело, и мистер Девон ехал, пока не увидел одну единственную полицейскую машину, припаркованную у дороги, прямо над водой. Мистер Девон остановил машину и велел мне сидеть внутри. Сам он отправился к полицейским и поговорил с кем-то из патрульной машины. Он вернулся и сказал одно слово:
– Пошли!
Он оставил фары включенными и еще взял фонарик. Мы спустились
Через несколько минут я услышал, как кто-то к нам приближается, на нас упал луч еще одного фонарика, потом осветил реку. Это был полицейский.
– Давай я отвезу тебя домой, – сказал он мне.
***
Я рассказал полиции все. Они мне почти ничего не сказали. Я рассказал, как мы один раз переходили реку в темноте. Я рассказал про нас с Анной, про вечер, который мы провели вместе перед тем, как ее нашли. Я рассказал про кондом и про то, как мистер Кайн вытаскивал из кармана упаковку, словно демонстрировал трюк фокусника. Мы сидели в нашей гостиной, мама варила кофе полицейскому и отложила ужин на потом. И я рассказывал все. Почти. Я не сказал про тетради Анны с некрологами, и не сказал про наш шифр.
Мой отец хотел пригласить адвоката и сделать все официальным, но я не видел смысла.
– После того, как ты расскажешь все полиции, дело сделано, – заявил отец. – Это официальная версия. Позднее ты не сможешь ее изменить. Ты знаешь про то, что «все, что вы скажете, может в дальнейшем быть использовано против вас»? Вот об этом и речь.
Была только одна версия – правда. Зачем мне ее менять? Я хотел помочь. Я думал, что рассказанное мной может помочь.
***
Я рассказал про ее тетради, про то, что она постоянно писала некрологи. Кажется, полицию это заинтересовало. Меня спросили, как они выглядели, сколько их было и все прочее про них. Они их не нашли. Я задумался, не взяла ли их Анна с собой. Может, она их уничтожила или спрятала.
Я рассказал про странные метки на теле Анны, синяки и царапины. Я не рассказал о порезах на руках. Может, они уже про них знали, может, они их видели на ее мертвом теле. Вероятно, они посчитали, что это свидетельства склонности к суициду. Я не хотел это подтверждать. Это не имело смысла. Анна была страшно любопытна, ненасытно любознательна. Она постоянно читала, слушала музыку, смотрела фильмы, лазала по Интернету. Она читала о том, что бы еще прочитать, что бы еще послушать, что бы еще посмотреть. Не было ничего, что бы она не хотела знать. Я не мог представить, что человек, так интересующийся миром, хочет его покинуть. Это не укладывалось в схему.
Моя мать посмотрела на полицейского.
– Что вы об этом думаете? Он не ответил.
– Может, вам следует сходить к Каинам и их поспрашивать?
– Мы беседуем со всеми, – ответил он.
Мама собиралась сказать что-то еще, но отец положил руку ей на плечо, и она промолчала.
– Что вы мне можете рассказать? – спросил я. Полицейский что-то писал в небольшом блокноте,
листки которого скреплялись спиральной проволокой. Он не поднял головы и продолжил писать. Затем он закрыл ручку и вставил ее в спираль, после этого убрал блокнот в карман кожаной куртки. Я понял, что тоже не снял верхнюю одежду. Мне не было жарко, на самом деле я ощущал холод. Мне хотелось выпить кофе, хотя я никогда не пил его раньше, и я не мог заставить себя попросить его. Мне требовалось дождаться ответа полицейского. Он положил правую руку на стол и оперся об нее. Он смотрел на нее так, слово думал, выдержит ли она вес его тела. Затем он посмотрел на меня, потом на моих родителей.
– Я говорю неофициально/ – начал он. – Мы считаем, что Анна Кайн утонула в реке. Мы начали поиск тела.
– Что? Я думал, что вы нашли тело!
– Нет. Мы его не нашли.
– Тогда что было там, на льду?
Значит, они все-таки не нашли ее тело. Они только обнаружили ее одежду, аккуратно сложенную перед полыньей, причем так, словно человек лежит на льду лицом вниз и смотрит в воду.
– Это странно! – выпалила мать.
Полицейский ничего не сказал. Он просто перевел взгляд с матери на меня.
– Значит, она покончила жизнь самоубийством, – сказал мой отец.
– Мы не высказываем версии на этом этапе, – объявил полицейский. – Нам нужно найти тело, и только тогда мы сможем что-то сказать.
Полицейский ушел, и мама отнесла его чашку в мойку. Отец сидел за столом, сжав ладони перед собой.
– Ты об этом больше ничего не знаешь? – спросил он.
– Мне сказали, что ее тело нашли, – заявил я.
– Ты считаешь, что его найдут?
– Я ничего не считаю. Я ничего не знаю. Мне бы очень хотелось знать.
– Это твоя версия?
– Это не версия. Это правда, – сказал я.
– Я видел, как ты врал Каинам с утра. Я очень надеюсь, что ты сегодня вечером не врал полиции.
– Это была правда, – сказал я. – Все, что я об этом знаю, и то, что случилось.
– Давай надеяться на это.
***
Мне снился сон об Анне. Или – о книге. Или – об Анне и о книге. Во сне была книга, и имя Анны то и дело появлялось в самых неожиданных местах на странице, а потом исчезало. Я перевернул страницу, и ее имя, как кажется, перепрыгнуло туда, как лучик, который ускользает каждый раз, когда ты пытаешься на него взглянуть, и все время остается чуть-чуть впереди, неуловимый и исчезающий. Книга казалась бессмысленной, главы и страницы все находились в разных местах. Но я все равно листал книгу, надеясь, что уловлю какой-то смысл, какое-то значение. Во сне также появлялись Карл и Клер. Они внезапно спросили меня, чем я занят, а я попытался рассказать им про Анну, но, похоже, они не знали, о чем я говорю.
– Ты не читаешь, – сказала Клер.
– Ты не умеешь читать, – сказал мне Карл во сне.
– Это неправда, – ответил я Карлу. – Мы вместе читали про Шерлока Холмса.
– Это я помню. Как ты думаешь, кто умнее – Шерлок Холмс или сэр Артур Конан Дойл?
– Ты не можешь вообразить себе никого умнее себя самого, не правда ли? – спросила Клер.
– Нет, – сказал я, а когда взглянул на страницы книги, они оказались чистыми.
Проснувшись утром, я удивился. Я поразился тому, что мир продолжает существовать, что я могу просыпаться, как и раньше каждое утро. Проснувшись, я не думал, будто день мне снится или что-то в этом роде. Я слишком остро осознавал случившееся. Она ушла. Ее забрали. Ее больше нет. Она мертва – или не мертва. Но ее все равно больше нет. Из-за этого меня все и шокировало. Все казалось слишком обыденным, вот что беспокоило. Как после такого ужасного события все остальное идет, как обычно? Казалось, все должно остановиться и подождать, пока случившееся не проясниться, – и только после этого можно будет продолжать жить, как всегда. Все должны быть у реки, искать, разбивать лед до последнего куска, просматривать воду до последней капли, пока не найдут Анну. Но все оказалось совсем не так. Отец заканчивал утренний туалет в ванной, как делал каждое утро. Он расчесывал оставшиеся волосы и укладывал их так, чтобы, по возможности, прикрыть лысину, поправлял галстук, стряхивал пылинки с пиджака. Мать находилась в кухне, пила кофе из кофеварки, которую отец запрограммировал вчера вечером, чтобы включилась ровно в 7.30. Отец принял душ, побрился и отправился на работу, как и обычно. Мать, как и обычно, или делала что-то, или не делала. А мне пришлось идти в школу. Вчера в окружающей действительности пробили дыру, но сегодня жизнь продолжалась, как раньше. Может, мир привык к подобным вещам.