Простой советский спасатель
Шрифт:
Про утопленников, которых он звал по-простому «жмуры», вдалбливал в наши пустые головы главное правило: «Вы, салаги, запоминайте, когда скорая за жмуром приезжает, от дока не отходи! Почему? А потому как должон док записать в своих бумажках, что проводил он спасательные мероприятия. Забудешь, делов не оберешься. Патанатом нарисует потом насильственную смерть – и все, дело труба. Замуздохаетесь отписки писать. Ребра-то при искусственном дыхании сломать – как два пальца отрезать».
Но самое главное правило гласило: утренний клад (ночного утопленника) тащить
Как ни странно, правила работали. И за все лето ни один курортник на нашем участке не утонул, как ни старался.
Вот и сейчас один крупнокалиберный непротрезвевший мужик, который спокойно лежал на краю дамбы, вдруг подорвался, как потерпевший, глотнул остатки водки из бутылки, любовно зажатой в могучей руке, с трудом поднялся на ноги, оглядел местность и с воплем: «Па-а-ашли все на х…» – сиганул в море.
Кузьмич выматерился и заорал в матюгальник витиеватую речь, умело вписывая в нее информацию про буйки, за которые не заплывать, при этом требовал вернуться «взад» и угрожал самолично утопить залетчика, если тот сейчас же не выплывет на берег. Мы с Жекой молча и слаженно побежали к лодке.
К мужику, орущему благим матом, мы добрались в считанные секунды. Кинули ему круг, а он не берет. Выпятив на нас залитые алкоголем зенки, мужик лупил по воде руками и орал не хуже Кузьмича.
– Держи руль, – крикнул я Женьке, стянул майку и прыгнул за борт.
Ненавижу пьяных на море. Вот выше моих сил понять, какой черт их тянет в воду после принятия на грудь? Хочешь самоубиться, купи веревку с мылом и избавь родных от своей дурной натуры.
Подгребаю. Краем глаза наблюдаю за Жекой. Стоит правильно, близко не подходит, эта живая водяная мельница весом примерно в центнер нашу лодку перевернет в два счета. Оцениваю обстановку и ныряю, чтобы подплыть к бегемоту.
Вспоминаю уроки нашего «сундука». Выныриваю и со всей дури луплю в висок. Мужик смотрит на меня протрезвевшим взглядом. А из носа у него течет кровь. Черт, Леха, как ты мог промазать-то? Удар отработанный! Удар – да, а вот тело-то новое, не слушается еще.
Снова прыгаю.
– На-а-ач! – понимаю, что мимо.
Теперь у моей жертвы разбита губа, а на лице утопленника написано такое изумление, что мне становится неловко. Вот лежал мужик, никого не трогал, захотел охладиться, а тут мы приплыли и давай его спасать. Может, он и не утонул бы вовсе?
Я в третий раз золотой рыбкой взметаюсь вверх над водой и – оп-па! – попадаю несчастному в глаз. Да что такое с этим телом? Драться оно умеет, а с прыжками из воды не дружит?
Протрезвевший несостоявшийся жмур вдруг вспоминает, что он умеет плавать, и с приличной скоростью начинает от меня сваливать.
На берегу, забыв все русские слова, на чистом классическом матерном вещает Кузьмич. Еще бы, за моими попытками спасти пьяницу наблюдает весь пляж. Ох, чую, влетит мне по первое число. Но меня охватывает какой-то нездоровый азарт. Тут мою взрослую память опытного профессионального эмчеэсника словно кто-то отключает, возвращая на место молодого мальчишку, впавшего в раж.
С воплем: «Стоять, гад! Я тебя все равно спасу!» – я догоняю несчастного, попадаю ему по затылку, рывком дергаю за волосы обмякшее тело и тяну в лодку. Ошалевший Женька мне помогает, и мы с трудом втягиваем потерпевшего на борт.
Завели мотор, подходим к берегу, выгружаем тело. Оно вдруг вскакивает и бросается на меня. Мне ничего не остается, как встретить его «двойкой» в горло. Мужик падает, какое-то время лежит, таращась на нас троих, а затем вскакивает и резвым сайгаком несется по берегу.
– Ты это, того, не переживай, – вздыхает Кузьмич, косясь на меня.
Я понимаю, ему безумно хочется свалить от нас в свой домик, достать заначку и накатить. Я бы и сам накатил, да ведь не даст, зараза!
– Вы это, идите на пост, – махнул рукой Сидор Кузьмич. – С милицией я сам разберусь. Только ты это, Леха… Ты сегодня больше никого не спасай. Женька, головой за него отвечаешь, понял?
– Понял, Кузьмич!
– Пусть с вышки только поссать спускается, – бывший мичман окинул меня взглядом, словно опасаясь за курортников, которых я могу захотеть спасти по дороге в туалет. – Все, брысь отсюда, салаги, – буркнул Прутков по прозвищу Прут и двинул в сторону патруля.
Доблестные граждане, видя такое безобразие, моментально сгоняли в опорный пункт и нажаловались. Вот так у нас всегда: когда очень нужно, свидетелей днем с огнем не сыщешь. А не нужно, так годовалый ребенок заговорит.
Мы двинули в сторону одиноко торчащей вышки посреди бушующего человеческого моря полуобнаженных тел, лежащих, стоящих, сидящих на песке, где только глаз видит.
Лето выдалось жарким, и курортники выползали на пляж с семи утра, чтобы занять местечко в тени.
– Лех, что это было-то?
– Да хрен его знает, – буркнул я. – Вчерашнее, видать, не вышло, вот и… – использовал я утреннюю Женькину версию.
– Может, тебе в общагу? Поспишь, я сам подежурю. Вечером-то на другое дежурство…
– Не, нормально все, – отмахнулся я. – Ты иди, а я, пожалуй, за лимонадом сгоняю. И приду.
– Мне Кузьмич голову оторвет… – неуверенно выдал друг.
– Не оторвет. А если оторвет, обратно пришьем, – неудачно пошутил я. – Все, я пошел.
– Ну, смотри, – буркнул Жека и двинулся к вышке.
Я же метнулся к ларьку «Соки-воды» и, только заказав стакан ледяной минералки, сообразил, что деньги остались в сумке, а сумка у Женьки.
– Ты берешь? Нет? Тогда отходи, не мешай другим, – заворчала продавщица, выжидательно на меня глядя.
– Вы позволите? – раздался за спиной мелодичный голос. – Мне яблочный, а молодому человеку минеральной воды. Все верно, – уточнил женский голос.
А я как завороженный смотрел на ее лицо и не мог отвести взгляд.