Пространство (сборник)
Шрифт:
Шли, отдаваясь песне.
Мы вкладывали в неё всю жалость к себе,
Всю мальчишескую тоску по неувиденной жизни,
Всю боль от чёрных портянок,
Плохо, торопливо замотанных перед походом.
Мы были как древнегреческий хор, по дороге,
Квадратом, движущийся куда-то
В провалы полей.
Мы комментировали запевалу,
Мы как бы напоминали ему о роке
Тонкими голосами,
Вытягивая мальчишечьи шеи из воротников.
А он заливался, он звал, он спорил, он
Не соглашался.
Мы снова вступали, грозили, предостерегали.
А вокруг только простор,
Солнце,
Безлюдье...
1964
* * *
Про смерть поэты с болью говорили
Высокие, печальные слова.
И умирали,
и на их могиле
Кладбищенская высилась трава.
Смерть неизбежно явится за всяким,
О жизнь моя, как ты мне дорога!
Но я умру когда-нибудь в атаке,
Остывшей грудью придавив врага.
Иль с палкою в руке, в смешной панаме,
С тропы сорвавшись, в бездну упаду.
И я умру под горными камнями,
У звёзд остекленевших
на виду.
А может, просто — где дорога вьётся,
Где, кроме неба, нету ничего,—
Замолкнет сердце вдруг и разорвётся
От песен, переполнивших его...
Где б ни было: путём, пролёгшим круто,
Под ветровой неистовый напев,
Умру и я,
до роковой минуты
Задуматься о смерти не успев.
1947
СЕРЬЁЗНОСТЬ
Кричим, шумим, хохочем,
Но посредине дня
Серьёзность, между прочим,
Вдруг посетит меня.
Как бы колдун колдует!..
Она не без причин
Мне на чело надует,
Как на реку, морщин.
Не соловей о розе!..
Я движусь напролом —
На полном «на серьёзе»
Сижу, скребу пером.
Не слизыванье крема
Иль пенки с молока!..
Центральная проблема,
Как бездна, глубока.
Какое продолженье
С потерею ферзя?!
Серьёзно положенье.
Серьёзней быть нельзя!
Я не меняю позы,
От лампы резкий свет.
Поставлены вопросы,
Я должен дать ответ.
Пифагореец мелет
Про тайны разных числ,
Но всё же мир имеет
Какой-то главный смысл.
Конечно, не снаружи,
Конечно же, внутри!
Перо сжимай потуже
И в суть вещей смотри!
Идёт
Вращая колесо.
Мир глубоко серьёзен.
Серьёзен мир. И всё.
Я думал: я не вечен.
Коль так, то всё — слова!
И я бывал беспечен:
«Всё пена! Трын-трава!..»
И в мир я верил слабо,
Во все его дела.
Но на плечо мне лапа
Серьёзности легла.
Я, не жалея пыла,
Кричал: «Мне всё равно!..»
Серьёзность проступила,
Как через бинт пятно.
Серьёзность средь народа
Явилась вдруг в кабак.
И у меня острота
Застыла на губах.
Мне дух её явился,
И думал, что умру!
Я шуткой подавился,
Как костью на пиру.
Ну и попался в сети
Лет сорок пять назад!
Но ведь и наши дети
Серьёзно в мир глядят.
Суровы в мире песни.
Серьёзны фонари.
Серьёзен мир, хоть тресни.
Хоть лопни. Хоть умри.
1966
ГОРЕЧЬ
В парк с гитарой идём для форсу,
В коверкотовых пиджаках,
И впервые мы вместо морсу
Пиво спрашиваем в ларьках.
Пена пышная прихотлива,
Но как злая полынь горька.
Желтоватую жижу пива
Цедим медленно у ларька
И не морщимся.
Шоколада
Нам не требуется. Ерунда!
Дайте горечи! Вот что надо!
Детство кончено навсегда.
Детство кончено.
Не пристало
Быть сластёнами.
Нам нужна...
Только горечь! И что б ни стало,
Только горечь. Она одна.
Мы идём. Пиджаки нараспашку,
Мы идём...
Продаёт старик
«Мишку», сладкий миндаль, «Ромашку»,
Шоколад «Золотой ярлык»...
1959
КРОВЬ
В этой жидкости красной,
Что в жилах несёт человек,
Нрав такой же опасный,
Как нрав у порожистых рек.
То течёт понемногу,—
Тогда это, впрочем, не в счёт,—
То, взрывая дорогу,
Могучие камни влечёт.
Слышу я, засыпая,
Как точно стучит под виском,
Бродит жидкость слепая,
Скитается в теле людском.
Оцарапай —
и выйдет,
Чуть-чуть вязковата, тепла.
В ней и в лупу увидеть
Нельзя ни добра и ни зла.
Медицине известны