Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— Или коммунизм, — съехидничала внучка.
— Да, — согласился дед, — и коммунизм тоже. Это идеал общества, царство Божие для безбожников. Стремление приблизиться к нему — благо, а шаг в сторону — грех! Так и в искусстве, если ты идешь к идеалу и гармонии — нормально, если разрушаешь идеалы — то это бардак! И наше искусство ушло дальше, чем Бах!
— Прекрасный пример гармонии, — хихикнула Аля, — особенно слово «бардак». Я не говорила, что достижима абсолютная гармония, нечего мне втолковывать прописные истины. И я не считаю, что ее достигли в прошлом, а теперь утратили. Но вот насчет того, что кто-то из советских композиторов ушел дальше Баха к гармонии и красоте, тут я сильно сомневаюсь. Мы сейчас только возвращаемся к настоящему Пониманию красоты от вашего «соцреализма».
— Это куда же это вы возвращаетесь, господа? — прищурился дед. — К какофонии? К абсурду? К декадансу? Вот вопрос!
— Кстати, социалистический реализм — это отнюдь не осужденная партией опера «Великая дружба!» — добавила бабка. — Это Ленинградская симфония Шостаковича! А ваш какофонист Шнитке забудется! Пройдет мода, и о нем никто не вспомнит.
— Бог с ней, с музыкой, — не давая опомниться Але, атаковал дед, — ты вспомни картину «Фашист пролетел»! Я как того парнишку-пастушка вижу, у меня всегда злость разгуливается. Так бы и взлетел, форсаж дал, догнал гада и на гашетку, на гашетку. Чтобы этот «мессер» не ушел. Вот это искусство! Это — соцреализм! Он к действию зовет, к бою и к радости. У того же Пластова вон еще и «Витя-подпасок» есть. Голодраный, послевоенный, а как улыбается, как счастлив! Он же верой живет! Верой! А у вас веры нет и раньше не было. Вы думаете, что идете к Христу, к древней правде, к морали и добру, а на самом-то деле идете хрен знает куда. В Бога по-настоящему, как предки наши, вы не поверите, а в марксизме — разуверились.
— Нет, все не так! — вскричала внучка. — Просто вам обидно, что вы семьдесят два года шли не туда, а мы взяли да и повернули…
— В болото, — вставил дед.
— Уж лучше в болото, чем по устланной трупами дороге! — в запале ответила Аля.
— А в болоте трупов не будет? — спросила баба Шура. — Может быть, те три твоих товарища, которых вы вчера хоронили, уже утонули в этом болоте?
— Не надо, — зло буркнула Аля, — только это уж не приплетайте.
— И верно, — робко заметила Вера Сергеевна, — не надо так.
— Да нет, — распалился Валентин Иванович, — надо! Я-то еще, слава Богу, не слепой, вижу, куда все катится! На железных дорогах диверсии и саботаж, всюду мафия, контрреволюция, Ленину одной рукой честь отдают, а другой голову отворачивают. В соцстранах черт-те что, в наших республиках — бардак! Они тут Россию спасают! Ишь ты! Я ее там, на фронте, в воздухе спасал! Я знаю, что будет, если мы все подряд профукаем и будем храмы строить… вместо ракет!
— Да ты уж потише, — как-то сникнув, пробормотала баба Шура, перехватив взгляд Сереги, — неудобно как-то.
— Да чего мне бояться! — в сердцах рявкнул генерал. — Я не сегодня-завтра сдохну и попрошу, чтоб меня сожгли и с самолета рассыпали. Не хочу и могилы им оставлять. Мне вон дружок рассказывал, что какие-то гаденыши звезды с обелисков сшибают, их ловят, журят да отпускают — дескать, маленькие, глупые. А вот когда они звезды начнут на спинах вырезать — увидите, какие они маленькие. Давить их надо! Давить! Танками, пока еще все не переплавили.
— Да что ты говоришь-то, Бог с тобой! — тревожно пробормотала Александра Михайловна. — Незнакомый человек в доме, интеллигентный.
— А ты что скажешь, майор? — чуть остывая, спросил Валентин Иванович. — Ты же постарше этой дурехи, ты же помнишь, как все было?!
— Почему — майор? — спросил Серега, как-то позабыв о манере деда.
— Потому что на полковника не тянешь, — отмахнулся Валентин Иванович, — а для лейтенанта — староват. Ты скажи: тоже считаешь, что не туда шли?
— Не знаю, — замялся Серега. — Когда Сталин умер, мне четыре года было.
— Дался вам Сталин! Тут речь о том, что мы вообще не туда шли! Вообще!
— Не знаю, — повторил Серега упрямо, — иногда кажется, что не туда. А иногда — что сейчас не туда пошли. У меня и отец, и мать говорили о Сталине хорошо. Сейчас все вокруг говорят, что он преступник. Хрущева я запомнил, особенно когда с макаронами было туго. При Брежневе было лучше, потом стало похуже, а теперь — совсем хуже.
— Да пойми ты! — перебила Аля. — Где бы было твое творчество, твой талант, если бы все было так, как раньше? Ты либо остался бы на всю жизнь никому не известным, либо угодил в психушку!
— Не знаю, — как заклинание, повторил Серега, — я всегда от скуки писал, а когда занимаешься чем-то от скуки, это не надоедает. Значит, глядишь, и написал бы то, что написал. А уж попали бы полотна в Японию — это другое дело. Вон Васильев писал себе и писал, нигде не выставлялся, а теперь его все знают, после смерти конечно. Если бы у меня было что-нибудь стоящее, так, наверное, не пропало бы. А то, что японец полмиллиона отвалил на аукционе, — это не показатель. Вон «Сотбис» тоже немалые тысячи отдал, в долларах, не в рублях, а если разобраться, не знаешь, за что. Разве что для вспоможения творческому поиску. Что сто лет спустя будет — не узнаешь.
— Это точно, — кивнул дед, — молодец, майор!
— Дался тебе этот майор, — проворчала Аля, — у тебя всякий, кто без звания — не человек!
— Звания люди дают и люди отбирают, — произнес генерал, — но сам человек всегда свое звание имеет, которое у него только Господь Бог мог бы отобрать, но и то не может, так как не существует. Я знаю генералов, которые как были капитанами, так и остались. Звезды получили, а ума нет. А есть — капитан, но ему обязательно надо быть генералом, потому что внутри он уже генерал. Вот так. Мало ли что Сергей твой — рядовой. Я ж говорю — внутри него майор уже сидит. И еще расти, наверное, сможет. Кто его знает, может быть, даже до маршала!
— Блестяще! — поджала губки Аля. — Маршал Искусств Советского Союза! Или генерал-лейтенант живописи и ваяния!
— Или просто народный художник СССР, — усмехнулся дед.
— Да зачем эти чины?! — вскипела внучка. — Большая часть наших великих художников даже членами Академии художеств не были.
— Ни черта ты не поняла, — вздохнул дел, — я ведь тебе про то же самое говорю: не важно, что на погонах! Важно другое: можешь ты командовать дивизией или твой предел эскадрилья? Потенциал у тебя на это есть или нет? Я старый, много людей видел и знаю, кто в ком сидит. Вот отец твой — полковник и полковником помрет, хоть это и моя, старого дурака, недоработка. Должность ты, Ванька, генеральскую не потянешь. Только себя измучаешь и людей тоже. Добро будет, если до пенсии без ЧП дотянешь.