Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— Неужели никогда инстинкты не прорезались?
— Пока нет. Я вот даже просто так, немного расслабиться не всегда могу. Эти два дня я украла у кооператива. Там понимают — у меня горе. И то, что я хочу быть одна. В субботу и воскресенье они меня тревожить не будут. Но что мне делать, если я вдруг пожелала тебя? Вот он, инстинкт! Будь все как обычно, я бы привела тебя в «Спектр», повозила бы в интересные места, показала бы ребят, которые делают что-то новое, и вообще вела бы дело по-другому. А так — будем сидеть здесь. Постараюсь, чтоб тебе не было скучно…
— Да мне и так не скучно. Только уж очень накормили. Вздремнуть тянет. Дома я бы сейчас в сарай пошел и «Мечту» доделывал.
— Что это вообще будет?
— Третья часть триптиха. «Истина», «Откровение» и «Мечта».
— Это та, где я буду главной фигурой?
— Там других не будет. Позировать тебе не придется. Хочешь, сейчас сделаю эскиз? В карандаше, конечно.
Аля дала Сереге ватман маленького формата и карандаш. Минут через десять он показал ей то, что получилось.
— Женщина, парящая в пространстве, — держа листок на вытянутых руках, произнесла Аля. — А фон какой?
— Еще не знаю. В «Истине» с одной стороны было алое, с другой — голубое, в «Откровении» тот же цвет в углах. А здесь нужно, чтобы они смешались.
— Получится лиловый, — прикинула Аля. — Мрачноватый цвет для мечты. Мечта должна быть розовая или голубая. — Голубая, конечно, лучше, фигура будет контрастнее, в нее можно будет розовых тонов добавить.
— Банальность получится, — сказал Серега непримиримо, — это раз. Во-вторых, все полотно выпадет из тройки. Оно будет само по себе, не впишется.
— Ну, это уж твои проблемы. А эскизик ты мне оставишь? Хочешь посмотреть, как Владик меня изображал? Совсем другая манера. С тех пор я не хочу позировать.
Из папки было извлечено несколько листов ватмана.
Да, Серега, конечно, не график. Здесь Владик на три головы выше. Казалось бы, все в сто раз проще, чем искать нужный оттенок на палитре, а вот поди-ка! Только черное и белое. В жизни такого нет, а рисунок живет. Вот Аля в фас, вот-вот усмехнется. А вот ее улыбка — поймал ее Владик, блестяще поймал!
— Помнишь, — прошептала Аля, — тот парень, который его убил? У них похожий стиль.
Серега это тоже увидел. Но сказать не смог.
— Ладно, вздохнул он, отдавая лист Але, — что-то меня в сон потянуло. Перекормили.
Разобрали постель и улеглись. Серега действительно задремал и проспал, часа два. Он даже не слышал, как Алины родители стали собираться на дачу и как вышли из дома. Аля не спала, но от него не уходила, лежала на спине и, глядя в потолок, о чем-то думала.
Когда Серега проснулся, она положила ему руку на грудь и прошептала':
— А мы одни. Уехали мои.
Серега чувствовал лень и желание поваляться, но все же начал отвечать на ее ласки и поцелуи. Але они показались слишком вялыми, а потому она заявила:
— Сейчас я тебе покажу кое-что, сразу проснешься!
Она нашла в нижнем шкафчике нужную видеокассету и включила систему. Сперва Сереге показалось, что показывают какую-то эстрадную программу. Пожилой джентльмен во фраке с бабочкой на воротнике что-то тараторил по-немецки на сцене, где, кроме него, стояли несколько мужчин и женщин, молодых, красивых и элегантно одетых. Невидимый зал то и дело аплодировал и хохотал шуткам старика, а молодые скромненько улыбались. Перевода не было, и что молол старичок — было непонятно. Зато в глубине сцены находилось какое-то сооружение вроде телефонной будки. Сквозь стекло было видно, что там стоят в обнимку мужчина и женщина. Они постепенно разоблачались, успевая при этом целоваться. Старичок все еще болтал, а одна пара из слушавших его убежала за сцену. Потом последовала такая картина, что Серега аж крякнул. Все-таки он был провинциалом. Даже в Семином видеозале так откровенно ничего не показывали. Впрочем, может быть, и показывали, но Серега этого не видел. Сработали у него безусловные рефлексы: лежа на боку, он добрался до Али, притиснул к себе ее упругий зад, а затем… Аля только мурлыкнула, продолжая глядеть на экран.
— Я же говорила, — пробормотала она.
— Куда там! — хмыкнул Серега.
На экране все шло своим чередом, а у них все-таки было лучше. Смотреть одно, а самим — другое… И веселее, и слаще.
ДЕД
Суббота, 28.10.1989 г.
Ночь показалась Сереге каким-то странным круговоротом из сна и яви, из видео и реальности. На экране всю ночь мелькало обнаженное тело, точнее, множество тел, мужских и женских, со всеми присущими им атрибутами. Казалось, что все, что только может придумать падкий на сладкое человеческий разум, было показано воочию. Должно быть, даже всемирно известная «Кама-сутра» не содержала в себе такого количества поз, в которых совершались половые акты. Тут же рядом было живое и готовое на все женское тело, осязаемое, реальное…
Силы оставляли Серегу, он засыпал, но спал чутко. Во сне тоже крутились какие-то образы из видео, а также все женщины, с которыми Серега был близок за последнее время. Сереге казалось, что его партнерша просто неутомима. Он уже начинал ненавидеть ее за то, что она есть, а себя — за то, что с ней связался. Лишь около шести утра они наконец уморились и заснули. Этот сои был уже по-настоящему глубокий — пушкой не разбудишь.
Серега проснулся, когда электронные часы показывали. 15.20.
— Весело… — зевнула Аля. — Надо в ванну.
Пошли вместе, но лишь затем, чтобы смыть с себя липкую грязь и стыд прошедшей ночи. Отчего-то обоим захотелось побыстрее одеться и привести в порядок комнату.
Пили кофе молча и не глядя друг на друга. Слишком уж много провернули ночью, можно было и не спешить. Але казалось, что виноват Серега, а он думал наоборот. И в то же время расставаться не хотелось.
— Что будем делать? — спросил Серега.
— Будем предаваться наслаждениям, усмехнулась Аля, — духовным, естественно. Я могу тебе спеть?
— Можешь, — разрешил Серега, но Аля не обиделась.
Некоторое время Аля настраивала гитару, потом звонко перебрала струны, скосила голову на плечо и завела, явно кого-то пародируя:
Очи черные, очи страстные, Очи жгучие и прекрасные, Как люблю я вас, как боюсь я вас. Знать увидел вас я в недобрый ча-ас!Голос у нее был сильный, чистый и довольно приятный, но пела она, конечно, с издевкой то ли над автором романса, то ли над собой.