Простые смертные
Шрифт:
«Меня стошнит», — вяло подумал он, но ошибся в очередной раз. Энни не собиралась заниматься с ним ничем интимнее расчесывания волос.
Удивительно, но это было даже приятно. Энни обращалась с ним с нежностью, которую Снейп в ней не мог заподозрить. Она отделяла каждую прядь и проводила по ней расческой, задевая кожу головы, и, несмотря на унизительную позу, Снейп чувствовал что-то почти эротическое, но потом понял, что это не то.
Воспоминания. И к эротике они не имели никакого отношения — просто тепло, забота и дом.
Дом.
«Сев, сиди спокойно!»
Сев?
Снейп дернулся — так явственно прозвучал этот голос. Сев. Так называла его Энни-рыжая, то есть так называла его ее соперница, но…
Энни в ответ недовольно рванула его волосы, и Снейп снова замер, боясь спугнуть эту память. Он закрыл глаза и попытался вызвать воспоминание заново.
«Сев, сиди…»
«Дрянь! Тупая никчемная дрянь! Руки никуда не годятся!»
И плач. Это был тот же голос, что велел ему сидеть смирно. Снейп в этом не сомневался. Как ее звали? Эйлин. Так сказала Энни. Но нет, не Эйлин. Это имя он раньше не слышал — точнее, не знал никого, кто носил бы его.
Эвилин. Точно, Эвилин.
Его мать.
Кто тогда та самая Эйлин со странной фамилией Принц? Или, может, его все же подводит память?
Энни продолжала расчесывать его волосы, и Снейп понадеялся, что она увлечется этим надолго. Под ее мерные движения хорошо думалось.
Эвилин, у которой нет фамилии. А тот мужчина — его отец? Или, может, просто какой-то сожитель матери. И как звали его самого? Сев — Северус. А еще?
Снейп закрыл глаза. Мать расчесывает его. У него тоже были длинные волосы? Нет, разумеется, нет. Просто густые, и похоже, что вьющиеся. И в движениях матери какое-то торжество, словно ему предстоит…
Конфирмация. Снейп неожиданно ярко вспомнил епископа в праздничных одеждах и себя самого, будто со стороны. Он был все-таки уже не ребенком, но чувствовал себя словно дитя — растерянный, напуганный, не знающий, что сказать и сделать, хотя был уверен, что мать не единожды повторила ему все от и до.
Себ. Не Сев, Себ. Себастиан.
Снейп сжал кулаки, чтобы только не дернуться, в порыве злости не вскочить и не сбить Энни с ног за ее наглую ложь, но и внезапная сила, и отчетливое видение тотчас пропали, оставив место сожалениям (надо было вскочить!) и сомнениям. Может быть, это вовсе не та настоящая правда, а некий морок от зелий.
Объявшая Снейпа вслед за этим невыразимая слабость только укрепила его в подозрениях. Не все так просто, не все так однозначно, и нельзя поддаваться эмоциям, они могут быть лживы и опасны, и неизвестно еще, врала ли Энни, говоря о врагах.
Сумасшедшая или нет, но она действительно могла спасать ему жизнь. Он знает слишком мало, а точнее, не знает ничего, чтобы вот так скоропалительно делать выводы.
Северус, Сев, Себ, Себастиан, Эйлин или Эвилин, это все слишком похоже. Он мог сам представляться как Северус — мало ли, по каким причинам. Почему-то он вспомнил имя — Джек — и собственное удивление, когда узнал, что полностью этот Джек — Джейкоб, а вовсе не Джон. Если Джек оказался вопреки всему Джейкобом, почему бы ему самому не назваться Северусом или вообще быть от рождения Северусом Себастианом. Или наоборот.
И конфирмация, напомнил себе Снейп, ничего не значит. У них была стиральная машинка — они не были оторваны от мира, не скрывались от людей, не летали на метлах и не отправляли почту совами. С чего он взял, что волшебники не могли жить церковной жизнью?
Энни выпустила из пальцев прядь волос Снейпа, как ему показалось, даже с сожалением, потом он услышал, как она отошла, но подниматься с колен не решился. Он отметил, что им попеременно владеет то апатия, то прилив сил, и списал это на зелья, сам не зная, почему. Вероятно, Энни все-таки что-то подмешивала в его капельницу, но Снейп не удивился этому предположению и даже не испугался. Во-первых, он знал, что горло у него повреждено не только снаружи адским ошейником, но и изнутри — хотя он и не понимал, как и чем, и знал, что есть иначе, кроме как через капельницу, не сможет. Во-вторых, он решил, что эти зелья имеют и положительный эффект, а именно — выносливость, которой, как он полагал, до беспамятства он не обладал. Там, где прежний Снейп сто раз бы умер, нынешний боролся до конца, и это значило, что стоит только подождать, пока наступит этот самый положительный эффект, перед тем, как предпринимать что-то снова.
Что он предпримет, Снейп знал. Он чувствовал себя гораздо лучше, уже не шатался так, как раньше, и единственное, что его сейчас беспокоило, была голова: наполненная странными образами и мыслями и совершенно замерзшая.
Сейчас он выжидал, усыпляя бдительность Энни, или, по крайней мере, так думал.
Энни подошла к нему со спины, чем-то шурша, а потом надела на голову наволочку.
— Ну, Северус, не возмущайтесь, — с капризной ноткой попросила Энни. — Она чистая. Поднимайтесь, осторожно. И слушайте меня.
Снейп повиновался, стараясь успокоить застучавшее сердце и унять пробежавший по телу неприятный холодок. Ему показалось, что Энни его состояние может почувствовать, а то и услышать, и тогда, может быть, она скажет совсем не то, что задумала, а что-то, обещающее куда более серьезные неприятности. Или сделает. Он помнил про бритву.
— Искупление греха — раскаяние. Раскаяние требует чистоты, Северус. Чистота тела — чистота души. Вы чисты телом, но душа ваша — грязь. Знаете, как искупается грех, Северус? Болью и кровью. Вставайте.
Снейп поднялся. Неизвестно, чего хотела добиться Энни, но он явно не был ее речами воодушевлен.
— Осторожнее, я вас проведу. Давайте руку. Вот так, осторожнее, хорошо. Не бойтесь. Ваш грех — не ваша вина, плоть слишком слаба — сопротивляться искушению. Осторожно, тут порожек… И налево. Люди грешны, бог милостив к их грехам. Нужно каяться, Северус, и тогда обретете прощение. Искренне каяться.
Снейп едва не вскрикнул — так сильно Энни сжала его ладонь.
— И сюда, вот молодец. Сердце ваше очистится от скверны, разум обретет чистоту и веру. Знаете ли вы, что такое вера? Несомнения. Нет сомнений — есть вера, искренняя, как у младенца… Молитесь, Северус, и воздастся вам.
Энни остановилась. Снейп если и мог молиться, то только о том, чтобы она отпустила его руку. Хватка у Энни была железной, он не сомневался, что если попытается освободиться, будет только хуже.
— Нет ничего хуже, когда веру предают, — объявила Энни. Снейп не видел ее лица, но выражение себе очень хорошо представил. Точно такое же, как было перед истерикой из-за рыжей ведьмы. — Вы предали мою веру, Северус, всего один раз. Но как же я была на вас тогда зла!
Снейп осторожно набрал в легкие воздуха.