Простые смертные
Шрифт:
– И будет верить вплоть до следующей вооруженной стычки в Часовне, – поддержал меня Ошима. – А потом Пфеннингер удалит у Д’Арнока искусственно созданные угрызения совести и психически уничтожит тех Хорологов, которых Д’Арнок туда заманит. Следует признать, что задумано неплохо. Больше всего похоже на очередную затею Константен.
– А я сразу проголосую против. – Л’Охкна в настоящее время занимал тело бледного, лысеющего и несколько полноватого жителя Ольстера, мужчины лет тридцати пяти. Л’Охкна был самым молодым из Хорологов; Кси Ло отыскал его в какой-то
– Но разве наши враги не рискуют? – спросила Уналак. – Ведь они заставили – пусть искусственно – одного из самых сильных своих психозотериков пойти против Анахоретов и Слепого Катара?
– Да, они, безусловно, рискуют, – согласился Ошима, – но отлично понимают, ради чего идут на такой риск. Они же должны предложить нам не абы что, а замечательный блестящий приз, вкусную сочную наживку. Но скажи, Маринус: каковы твои собственные соображения по поводу столь неожиданного хода Анахоретов?
– Я считаю, что это западня, но нам тем не менее в любом случае следует принять предложение Д’Арнока и постараться в тот короткий промежуток времени, что остается до начала Второй Миссии, придумать способ, с помощью которого мы могли бы заманить в западню самих Анахоретов. Силой нам эту Войну никогда не выиграть. Нам, конечно, удается каждый год спасти несколько человек, но вспомните, что случилось с Оскаром Гомесом, – ведь этого человека они сумели выманить из тщательно охраняемого лечебного заведения, которое к тому же возглавляет один из моих учеников. Социальные средства информации буквально мостят Анахоретам путь в такие места, где есть люди с активными чакрами, прежде чем мы успеваем сделать этим людям предохранительную прививку. Хорология постепенно изживает себя. Нас попросту недостаточно. Наши сети изношены.
Воцарилось мрачное молчание, которое первым прервал Аркадий:
– Если так думаешь ты, то и наши враги наверняка думают примерно так же. Иначе с какой стати Пфеннингер вдруг решился рисковать, давая нам доступ к Слепому Катару? Ведь он и сам способен поставить нас в безвыходное положение и даже довести до гибели?
– Им руководит его главный порок: тщеславие. Пфеннингер хочет уничтожить Хорологов одним победоносным и беспощадным ударом, а потому и делает нам, своим заклятым врагам, столь заманчивое предложение, рассчитывая загнать нас в ловушку. Но, с другой стороны, это могло бы обеспечить нам краткий период времени внутри Часовни. Вряд ли нам когда-либо вновь представится подобная возможность.
– И что мы будем делать с этим «кратким периодом времени»? – парировал Л’Окхна. – Ведь нас так или иначе прикончат, и мы погибнем – и телом, и душой.
– На этот вопрос, – призналась я, – у меня пока нет ответа. Но я получила весточку от той, кто, возможно, знает этот ответ. Я не решалась говорить об этом вне стен нашего дома, но теперь, когда мы все собрались в 119А, откройте свой слух и услышьте голос нашего старого друга…
Я вытащила древний магнитофон и вставила в него кассету BASF.
Пока мы стояли на перекрестке, пережидая поток машин на перпендикулярной нам четырехполосной улице, пальцы Венди Хангер барабанили по рулю. Обручального кольца на руке не было. Включился зеленый свет, но Венди не сразу это заметила и тронулась, только когда посигналил стоявший за нами грузовик. Машина нервно дернулась, Венди побормотала: «Ох, черт побери! «Шевроле», зажигание!» – и мы наконец двинулись дальше, миновали большой железнодорожный вокзал и выехали за пределы Покипси.
– Далеко отсюда до Блитвуда? – спросила я.
– Минут тридцать-сорок.
Венди Хангер сунула в рот пластинку никотиновой жвачки; при каждом движении челюстей на губах у нее вздувались пузырьки довольно противного цвета. Извилистая дорога с обеих сторон была обсажена деревьями, на которых вот-вот должны были раскрыться почки. Дорожный знак гласил: «РЕД ХУК – 7 МИЛЬ». Мы обогнали пару мотоциклистов, и Венди Хангер наконец набралась мужества:
– Доктор Фенби, могу я… хм… задать вам один вопрос?
– Спрашивайте.
– Вам, может, покажется, словно у меня крыша поехала…
– Ничего, мисс Хангер, тут вам повезло: я – психиатр.
– Вам ни о чем не говорит имя Маринус?
Вот этого я уж никак предвидеть не могла. Мы не скрываем наших истинных имен, но и не объявляем их во всеуслышание.
– А почему вы спрашиваете?
Дыхание Венди Хангер стало прерывистым.
– Не знаю, откуда я это имя узнала, но я его узнала. Послушайте, мне… мне… извините, но мне нужно на воздух.
За следующим поворотом оказалась небольшая стоянка с деревянной скамейкой и видом на лесистый прибрежный склон реки Гудзон. Венди Хангер свернула на эту стоянку. По ее исказившемуся лицу градом катился пот, глаза были вытаращены. Дельфинчик с освежителем воздуха раскачивался все слабее.
– Вы знаете некого Маринуса… или Маринус… или это вы и есть?
Мотоциклисты, которых мы недавно обогнали, пронеслись мимо.
– Да, в некоторых кругах я действительно известна под этим именем, – сказала я.
Ее лицо задрожало. Я обратила внимание, что щеки у нее все в рытвинах и шрамах – последствия могучего подросткового акне.
– Будь я проклята! – Она потрясла головой. – Но ведь вы же, черт возьми, вряд ли могли тогда уже родиться! Господи, нет, мне действительно необходимо покурить.
– Не отягощайте стрессом работу ваших бронхов, мисс Хангер. Лучше воспользуйтесь жвачкой. Итак, я жду ваших объяснений.
– Это не какое-то… – Она нахмурилась. – …Это не подстроено? Вы не выдаете себя за…