Простые смертные
Шрифт:
…и вдруг я почувствовал, что остался один. И я был жив, черт побери! По крайней мере, до определенной степени жив.
Ну же, открой глаза! Давай, не бойся, открой!
Та же самая старая комната. Все то же самое, но не совсем: Чизмен исчез.
Я прямо-таки видел, как он спускается по лестнице нашего факультета следом за Иниго Уайлдерхоффом. Проходит вестибюль и высокие стеклянные двери, спускается с крыльца и идет по дорожке, покидая пределы моей истории… Кутается в куртку, поскольку снежный вечер уже крадется меж деревьями, точно партизан-вьетконговец. Я зачем-то стал внимательно рассматривать собственную ладонь, восхищаясь механической работой ее мускулов… Возьми кружку. Крепко ее сожми. Пусть она до боли обожжет тебе руку. Теперь подними ее, поднеси к губам и сделай глоток чая. Чай с горных долин Даржилинга… Травянистый, солнечный вкус чайных листьев. Танин так и расцветал у меня на языке. Я восхищался
225
Базальтовая плита 196 г. до н. э., найденная близ г. Розетта (ныне Рашид) в Египте, с параллельным текстом на греческом и древнеегипетском. Дешифровка этого иероглифического текста Ф. Шампольоном положила начало чтению древних письменных памятников.
226
Джон Китс (1795–1821) – английский поэт-романтик; в оде «К осени» воспет культ красоты и гармонии в природе.
Черт побери… я же должен был связаться с Холли по скайпу…
Из динамиков донесся сильный чистый голос Аоифе:
– Криспин?
– Привет, Аоифе. Я хорошо тебя слышу, но почему-то не вижу.
– Ты должен нажать на маленькую зеленую иконку с надписью «Cyberauthor».
Ну, никак я не научусь правильно обращаться с современной техникой! Наконец Аоифе появилась на экране; она была у них на кухне в Рае.
– Привет. Рада тебя видеть. Как дела в Блитвуде?
– Я тоже страшно рад тебя видеть. Здесь все понемногу затихает на рождественские каникулы. – Мне было немного страшно задавать главный вопрос, но я все же задал его: – А как там сегодня наша больная?
– Не очень, если честно. Ей становится все трудней удержать в себе пищу, и спит она неважно. И голова у нее очень болит. Сейчас, правда, доктор ее усыпил… – Аоифе поморщилась. – Извини, я как-то не сумела подобрать нужное слово. В общем, примерно час назад она уснула. Она просила перед тобой извиниться, но сегодня она была не в состоянии… – Кто-то за пределами экрана что-то сказал ей, и она нахмурилась, кивнула и что-то пробормотала в ответ, но я не разобрал, что именно. – Послушай, Криспин, доктор Фенби хочет сказать мне пару слов, так что я передаю тебя тете Шэрон, если не возражаешь.
– Конечно, Аоифе, конечно, ступай! До скорого.
– Тогда чао.
Аоифе встала и исчезла с экрана, оставив после себя пляшущие пиксели; затем с другой стороны подошла сестра Холли, Шэрон. Она была более крепкой и, пожалуй, более земной, чем Холли, – в общем, по сравнению с Холли она была все равно что Джейн Остин по сравнению с Эмили Бронте, хотя вслух я сестрам никогда об этом сравнении не говорил. Но сегодня даже Шэрон выглядела совершенно пришибленной, но тем не менее бодро спросила:
– Привет, путешествующий по свету, как дела?
Ведь это Холли тяжело больна, Холли в критическом состоянии, а они всё продолжают спрашивать, как дела у меня!
– Хм… привет, Шэрон. У меня все отлично. Снег идет, и… – И Ричард Чизмен только что заходил и хотел меня прикончить за то, что я засадил его сперва в колумбийскую, а потом и в британскую тюрьму, и он там гнил четыре с половиной года, но, к счастью, почему-то передумал меня убивать. – Кто этот новый доктор Фенби, о котором только что упомянула Аоифе? Еще один консультант?
– Это не он, а она. Она из Канады. Училась вместе с Томом, нашим врачом общей практики. Она психиатр.
– Вот как? А почему твоей сестре понадобился психиатр?
– Видишь ли… доктор Фенби много лет занималась паллиативной медицинской помощью онкобольным, и Том решил, что Хол, возможно, станет немного лучше от того нового средства, с которым доктор Фенби – ее, кстати, зовут Айрис – уже давно и успешно экспериментирует
– Спасибо, что сообщила мне все это. Выглядишь ты совершенно измученной.
Шэрон улыбнулась.
– А ты выглядишь больным и бледным, как задница землекопа.
– В таком случае прибавь цвета изображению в твоем лэптопе. Например, придай моей коже приятный бронзовый оттенок загара. Послушай, Шэрон, Холли не… В понедельник не будет слишком…
Глава дома Сайксов выразительно посмотрела на меня поверх очков, довольно-таки сильных, надо сказать.
– Оставьте ваш траурный костюм в Нью-Йорке, мистер Херши.
– Может, мне что-нибудь привезти?
– Только себя самого. Оставь весь разрешенный по билету вес для Кармен и Габриеля. В данный момент Холли явно не требуются ни спиртное, ни шмотки.
– А она знает, что ее книга «Дикие цветы» снова заняла первое место по продажам?
– Да. Она сегодня утром получила мейл от своего агента. И даже сказала, что надо бы ей почаще умирать, раз это вызвало такой ажиотажный спрос на ее книги.
– Скажи ей, чтоб она, черт побери, не говорила таких мерзких вещей. Ладно, пока. Увидимся в понедельник.
– Благополучно тебе долететь, Криспин. И благослови тебя Господь.
– Когда она проснется, скажи ей, что я… Нет, просто скажи ей, что она самая лучшая!
Шэрон смотрела на меня под каким-то странным углом – таковы уж особенности скайпа – потом сказала: «Непременно», словно успокаивая перепуганного ребенка, и экран померк.
Теперь на писателя Херши смотрел только его собственный призрак.
Мой рабочий день обычно продолжается до половины пятого, и я почти все это время занят, поскольку поток студентов не иссякает с самого утра, но сегодня, словно благодаря некоему тихому апокалипсису, долина реки Гудзон совершенно обезлюдела, вот только никто не потрудился заранее предупредить меня об этом. Я проверил электронную почту, но там было всего два новых сообщения: какое-то рекламное объявление из антивирусной компании, предлагающей «еще более надежный» фильтр для спама, и куда более приятное сообщение от Кармен о том, что маленький Габба пытается ползать, а сестра подарила Кармен огромный раскладывающийся диван-кровать, и теперь мне больше не придется, «измываясь над своей спиной», спать на диванных подушках. Я быстро послал пустяковый ответ: «Вперед, Габба!», затем отправил второе письмо, отменив дорогой номер в гостинице Брэдфорда – мне полагалось полное возмещение уплаченной суммы, – и наконец сообщил Мэгги, что ко мне в Блитвуд заезжал Ричард, что он здоров и выглядит хорошо. Встреча с Чизменом, которая, казалось, могла сдвинуть даже тектонические пласты, состоялась всего каких-то полчаса назад, но уже – уже! – успела превратиться в воспоминание, а воспоминание – это некое вполне поддающееся перезаписи CD-RW, а не записанное раз и навсегда CD-R. Самый последний мейл я отправил Зои, чтобы поблагодарить за приглашение и сказать, что никак не смогу на Новый год приехать в загородный дом родителей Марка, чтобы «вместе со всеми покататься на лыжах». Зои прекрасно знала, что я не катаюсь на лыжах – и не признаю принуждения ни в чем! – так с какой стати мне туда ехать и чувствовать себя униженным рядом с тренированным, загоревшим на Каймановых островах мужем моей бывшей жены? Лучше я проведу лишний денек с девочками. Итак, с почтой было покончено. Но часы показывали только без четверти четыре, а мне совершенно некуда было пойти, кроме моей полупустой комнаты в преподавательском доме, где, кроме меня, жили еще трое. Эван Райс имел в своем постоянном распоряжении три дома. Криспин Херши имеет одну комнату, а кухня у него общая с другими жильцами. Вечером в ресторане «Red Hook» должна была состояться вечеринка кафедры английской филологии, но паста с чернильными кальмарами и красный луциан после только что пережитой почти смертельной встречи… нет, все это казалось мне каким-то чересчур… я так и не сумел подобрать нужного слова.
И тут я заметил у двери какую-то девочку.
– Здравствуйте, – сказал я. – Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Здравствуйте. Да, можете.
Девица была андрогинного типа, упакованная в какой-то жуткий, черный, как крылья жука, термический жакет до колен; на плечах у нее еще виднелись не успевшие растаять снежинки; голова была гладко выбрита; глаза раскосые, как у азиаток; веки чуть припухшие; кожа цвета шалфея. А уж взгляд… Интересно, может ли взгляд быть одновременно и внимательным, и отсутствующим? Такие глаза бывают у средневековых икон – да, вот именно. У нее был в точности такой взгляд! И она, замерев, так и стояла у двери.