Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу
Шрифт:
Деваться мне было некуда, и я вызвал из памяти образ лысого мужика, над которым работал прошлой ночью. Тот явился с удивительной быстротой, отодвинул прочь впечатления сегодняшнего дня: и смерть пожилого фаранга, и суматошный процесс бегства из кондо, и процедуру избавления от вещей.
Вскоре я мог наблюдать незнакомца во всех деталях, разглядывать каждый волосок в бороде и усах, любую складку на рубахе цвета хаки. И полный мрак, царивший в подвале, мне совершенно не мешал, как и духота, и запах гниения, и упиравшаяся в зад пружина
– А теперь переноси сознание, – подсказал брат Пон, про которого я на какое-то время забыл.
Я вздрогнул… да, я перемещал восприятие в дерево, но в другого человека?
– Не бойся… – прошептал он. – По сравнению с тем, что ты уже сделал, это просто.
Поначалу ничего не вышло, я оставался самим собой, а выдуманный мной персонаж так и маячил перед закрытыми глазами, время от времени зевая и недовольно мотая лысой головой.
Потом я ощутил рывок и понял, что сижу не на матрасе, а на полу, и за спиной стена, что тяжелые ботинки натерли ноги, а в животе бурчит по поводу недавно съеденного стейка… И еще я обнаружил напротив смутно знакомого типа – ноги скрещены, глаза закрыты, на физиономии застыло напряжение.
Это же я!
Осознание шарахнуло, точно киянка по макушке, и я торопливо поднял веки.
– Не понравилось? – осведомился монах. – Мало кого радует, если смотреть на себя со стороны… Пробуй еще!
Проснулся я от раздавшегося над самым ухом надрывного скрипа пружин.
Поначалу не понял, где нахожусь, что это за мрачный подвал, и, лишь увидев сидевшего на своем ложе брата Пона, вспомнил события вчерашнего дня.
– Доброе утро, – сказал монах. – Как выспался?
– Отлично, – сказал я, и это было правдой.
Несмотря на древний матрас и духоту, я ощущал себя отдохнувшим, меня не беспокоило, что я теперь вроде бомжа, что мое имущество всего за сутки резко сократилось.
Может быть, виной тому были упражнения, которыми я занимался едва не до утра?
– Зачем вы вчера привели меня в этот бар? – спросил я. – Что я, катоев не видел?
– Тот, кто ищет освобождения в далеких горах и глухих лесах, ничего не найдет, – брат Пон покачал головой. – Его нужно ловить здесь и сейчас, для тебя это «здесь и сейчас» – Паттайя, а что может быть типичнее для этого города, чем «Розовая кошечка»?
На такое заявление я не нашелся, что возразить.
– Пора вставать, время к полудню, – добавил монах, и тут ожил мой сотовый.
Вообще-то обычно он трезвонит с утра до ночи, но вот вчера ни разу не напомнил о себе.
– Да, – сказал я, поднеся трубку к уху.
– Э… привет… – голос Виктора, продавца из магазина, что на Сукхумвите, звучал необычайно мрачно. – Тут такое дело… Вот только что… они пришли… с битами, побили все… витрины…
– Что-о-о?! – я ощутил, что покрываюсь инеем изнутри. – Давай еще раз.
Я слушал и ощущал дежавю – подобное имело шансы произойти в России в девяностых, когда братва разного рода показывала власть над мелким бизнесом, громила киоски и магазины.
Но никак не в спокойном Таиланде!
Тайцы или заезжие камбоджийцы могут ограбить пьяного в стельку фаранга, тюкнув его по затылку в темном переулке, но чтобы кто-то из них отважился на такое… Нет, этого не могло быть!
– Проклятье, – выдавил я, опуская руку с телефоном, и только тут вспомнил про брата Пона. – Я должен ехать… разбираться… Почему они это сделали со мной? Почему?
Понимал, что готов начать жаловаться, что горло перехватывает от гнева и бессилия, но ничего в этот момент сделать с собой не мог – слишком неожиданно все произошло и чересчур сильными оказались эмоции.
– Никто ни с кем ничего не делает, – сказал брат Пон. – Просто не в состоянии. Другие существа не имеют возможности проникнуть в твой кокон восприятия и произвести там какие-либо изменения.
Я слышал его хорошо, разбирал каждое слово, но вот смысла обнаружить в них не мог, как ни старался.
– Только ты сам, твои прежние деяния и нынешнее состояние сознания определяют события, с тобой происходящие, – монах наверняка видел, что со мной творится, и тем не менее продолжал говорить. – Обвинять в случившемся других – все равно что сетовать на деревья за то, что они, качаясь, создают ветер.
– Да… да… – отстраненно пробормотал я, поднимаясь. – Мне нужно ехать… Немедленно… Вы со мной?
– Нет, – брат Пон тоже вскочил. – Ты найдешь меня на пляже.
Я посмотрел на него удивленно:
– На каком пляже?
– А за «Паттайя Парком», – сообщил монах.
В другой момент я бы поинтересовался, что он там забыл, но сейчас мне было не до этого. Я лишь тупо кивнул, подхватил рюкзак и, приглаживая растрепавшиеся волосы, заторопился к двери.
Запарковался я рядом с «Севен-элевеном», что у выезда на пляж, и некоторое время сидел, вцепившись в руль.
Меня душила самая настоящая ярость.
Заехав в магазин, я обнаружил там полный разгром – стеллажи поломаны, кадки с пальмами опрокинуты, окна превратились в груды осколков, счастье еще, что до подсобки, где хранилась большая часть товара, налетчики не добрались, но и так я влетел не на одну тысячу долларов.
Торговали мы пряностями, эксклюзивными, отличного качества, со всей Юго-Восточной Азии, от известной всем гвоздики из Индонезии до куда менее распиаренных галангала из Малайзии и свечного ореха с Филиппин.
Полиция явилась, допросила Виктора и всхлипывающую Нок, которую мы держали для красоты и экзотики и еще потому, что, если хочешь, чтобы все было хорошо, лучше иметь в стаффе кого-то из местных.