Против лирики
Шрифт:
То Ява мотоцикл краснеет в серебре
Несрочною весной на комнатном паркете,
И мы живем при нем, как племя при горе
И родословная к анкете.
Когда за ним придут – невестой из невест
Его перехвалить и возвышать стропила,
Чтоб слепо оставлял испытанный насест.
Но я его не торопила.
Он между нами жил. В жилище и без пищ.
Как на конюшне конь. Или в ночлежке нищ.
Как лишнее ребро – но лучшее – каркаса,
По дому моему – во всю длину Кавказа.
Я милое забуду как походку.
И сонных штор движенье поутру
При свете совести сойдет в охотку
За приоткинуть черную чадру.
Мигни – скажу – глазок, мигни другой.
Пошевелю протяжною рукой.
Ступну ступней на половичный холод.
Прочувствую тепло, светло и голод.
Как в шаре шар, в беседке ли скамья,
Сижу в здоровой мне здорова я,
Как в зеркало глядясь в воронье стадо,
Что составляет одеянье сада.
Кос бы хна? и перстни в серебре?!
Нет – хотя бы глаз калибры!
Устрашает – мухою колибри
Вьющаяся в розовой заре.
И, к свиданью личико окрася,
Страшные глаза ему рисую,
Точно вор в гостиницу пробрался
И банкноты спелые тасует.
Меха до пят, и ноги – как мечи:
Чтобы – блеснет – и головы долой.
Высовываться шелком из парчи.
Мять кружева пальтовой под полой.
С тем, чтобы ту и эту красоту,
Завив, переодев, позолотив,
Поставить мною (чайник на плиту) —
Шумя дышать и паром возойти.
То север сна. В подушке голова,
Все пальцы ног указывают к югу,
И я лечу, как на канате юнга,
Вращаяся, как в битве булава.
Когда-когда и я тебе приснюсь
Ландкартою, разложенною гладко:
Там два полярника, одна палатка,
Одна галета и последний раз.
Нет, ежли сниться – то (в какой-то спальной)
Как безвозмездная величина:
Слезою постоянною, наскульной,
Которая как лампа включена.
Лицо накрыв, что в праздник стол,
Помадой, черными очками,
Сквозь них темнейшими зрачками,
Отрадою. – И все, и стоп.
Вода, шумящая на Банном,
Как выпускница перед балом,
Имеет полные права,
А я при ней и неправа.
Мое желание едино —
Себя держать у середины
Стола чужой биографи.
Сияя, как цветной графин.
Побегите прочь вы, стихи, мелькая,
Как разносят крысы чумну заразу,
Чтобы приглянуться милому глазу,
Серый ли, карий.
Как ломают лыжи слетая с горки,
В поясе ломайтесь ему в угоду,
Не перекликайтесь и мне вдогонку:
Боле не буду
С вами я. В иную влезу обувку,
В личико иное лицо просуну,
Как бы домработница на прогулку,
Вымыв посуду.
Побегите прочь вы, мои, к поклону
Пясти растопыря и рты разиня:
Лакомой запиской, клочком картона —
В полной цветов корзине.
Тут – свет
(2001)
Тот птиц, и сидеятельный, и поющий,
Был явственно мой комиссар,
И словно скакун обгоняю-ющий,
Под ним кипарис воскресал.
Тот птиц, самодвижущийся на свободу,
Был мой боевой женерал,
И раннего льда садовую воду,
Как пайку, газон пожирал.
Тот птиц, иль не тот, но не больше полушки,
Был, думаю, мой суверен,
И профиль его на воздушной подушке —
Досмертный при мне сувенир.
Из троих, сидящих за столом,
Лишь меня есть шанс коснуться
Прямиком, расплющить кулаком,
Осязать уста и руце.
Но зато, как первое объятье,
Мы сидим втроем в едином платье.
Со хвоста невидимого пса —
Богом скрытого семейства —
Воздеваю к небу волоса,
Слезы, гений и злодейства
И стою пешком у поворота:
Рода наступающая рота.
Оттого и каждый день Победы
Выше на один этаж,
На котором мы ведем беседы
Тройственные, как трельяж.
1.
Я памятник тебе на месте этом зычном.
Скамейки на горбе. Слегка навеселе.
И он не зарастет – он в саде Ботаничном,
Где праздных каблуков не сносит населе.
Любой безлюдный метр, повыше ли, пониже —
Футляр для тыия, пустая нами ниша.
Закрыта, как бидон.
Как бочка, где Гвидон.
Блаженный уголок,