Против себя
Шрифт:
Но вот наступает рабочая неделя, и родителям пора на работу. Я остаюсь одна в квартире, без возможности выйти в город. Здесь нужно оговориться, что жили мы на территории посольства, поэтому в своих передвижениях я была очень ограничена. Эквадор не самая дружелюбная страна для туристов, а тем более – для одиноких молодых девушек, и поэтому за пределы посольства я одна выйти не могла. О том, чтобы провести день в городе одной, просто гуляя где-то, не могло быть и речи. Я ходила загорать на крышу и читала привезенные с собой книги. Как сейчас помню, что привезла с собой Ницше и Сартра. Первый год обучения в МГИМО достаточно сильно расширил границы
Книги быстро закончились, и пришла скука. Мне было скучно сидеть дома целый день одной. То ли дома не было компьютера, то ли интернет не работал, но так как в те времена у меня не было даже смартфона, мне было банально нечем себя занять. Я слонялась по квартире, обдумывая «Тошноту» Сартра и философию Ницше, и маялась от безделья. Именно скука и безделье создали тот самый поворотный момент, после которого начались мои проблемы.
За несколько дней до этого мы купили в магазине булочки для хот-догов и сосиски. С детства я питала особую слабость к сосискам и кетчупу Heinz, и да, я в курсе, что в них нет ничего полезного и вообще они мало пригодны для употребления в пищу. Тем не менее с четырех лет я сама варила себе сосиски и мечтала выйти замуж за владельца компании Heinz, чтобы стать принцессой кетчупа.
Я полдня шатаюсь по квартире, рассматривая журналы, включаю телевизор. Знойная эквадорская красотка щурит глаза и с надрывом кричит: «Порке, Хорхе, поркеее?» Камера показывает звезду местного масштаба Хорхе, который, по всей видимости, остается холоден и безразличен к ее страданиям, и красотка картинно заламывает руки и начинает рыдать. Я решаю, что вполне достаточно телевидения на один день, и вообще уже время обеда, и неплохо было бы подкрепиться. О, хот-доги! С удовольствием грею булочку, кладу на нее жирненькую сосиску, поливаю сверху кетчупом, горчицей и съедаю. Ммм, как вкусно! Сплошное удовольствие. Съем-ка я еще один. Потом я заедаю все это печеньем «Орео» и остаюсь весьма довольна своим нехитрым обедом.
Но что делать теперь? До вечера еще несколько часов, и их предстоит как-то убить, пока не вернутся с работы родители. Я опять бездумно переключаю каналы телевизора, смотрю в экран и не могу представить, чем заняться. Через пару часов мне приходит в голову отличная мысль: а не поесть ли мне снова? Ведь хот-доги были такие вкусные, я получила массу удовольствия, плюс их приготовление займет какое-то время, которое я так стремлюсь убить. Прекрасная мысль! Довольная собой, я иду на кухню. В тот день я впервые в жизни ела от скуки и открыла для себя еду как способ получения приятных эмоций.
Так я поняла, что можно есть от скуки, а не только тогда, когда ты голоден. Я открыла для себя еду с новой стороны. Отныне в моем мозгу прочно отпечаталась мысль, что еда – это самый доступный источник удовольствия и им можно пользоваться, когда других причин для радости нет.
О, какие плохие открытия я сделала в тот день! Оглядываясь назад, я как будто открыла ящик Пандоры. Я и представить не могла, что съеденные от скуки хот-доги способны привести меня к тому, что случится потом. Наивное неведение, политое кетчупом.
Сыр раздора
Возвращалась в Москву я уже одна. Мама осталась с папой в Эквадоре, и им предстояли долгие четыре года командировки и работы в посольстве. Я вернулась в Россию и продолжала жить в нашей квартире в Москве с сестрой. Сестра была
Беззаботный первый курс сменился сложными предметами, которые предполагали наличие напрочь отсутствовавших у меня фундаментальных знаний по истории, литературе и, будем откровенны, всем другим предметам, кроме английского, разумеется. Легко поступив в университет, я не учла, что мне предстоит учиться с людьми, которые добились этого поступления, пожертвовав немыслимым количеством часов подготовки, учебы, пройдя всевозможные экзамены; а многие вообще поступили со второго и даже третьего раза! Большая часть моих одногруппников представляла из себя кучку целеустремленных и высокоинтеллектуальных личностей, явно превосходящих меня по уровню знаний. Другая часть – дети богатых родителей, которым эта учеба вообще не была интересна, но к ним было немного другое отношение, и никого особо не волновало такое разделение группы «по материальному» признаку.
Мне было очень тяжело. Привыкнув к беззаботной жизни отличницы, которая все схватывает на лету, мне было невероятно сложно признать, что отныне я не только не являлась самой умной в группе, но банально не понимала тех очевидных вещей, о которых дискутировали мои одногруппники на семинарах. Пришлось сосредоточиться и работать. Работать над своими оценками и общим кругозором, используя все доступные методы: чтение, зазубривание, шпаргалки. Мне было трудно и одновременно жалко себя, но синдром отличницы не давал расслабиться, ведь я должна была быть лучше всех.
Примерно в это же время с нами начал жить молодой человек моей сестры. И если в целом это событие никаких эмоций во мне не вызывало, то отдельные моменты, связанные с изменением моей привычной рутины, все же давали о себе знать. Отныне вечерами я больше не могла спокойно учиться, попутно жалея себя; сестра с ее бойфрендом устраивали в зале киносеансы для двоих, а компьютерный стол находился именно там. В то время у меня не было ноутбука и не было ни желания, ни возможности физически находиться в другом месте, и я была вынуждена мириться с их приятным времяпрепровождением перед телевизором.
Меня раздражал звук. Меня раздражал их смех. Меня раздражал сам факт того, что они весело проводили время, а я должна была зазубривать очередную лекцию по этнополитической истории России, чтобы банально понимать, о чем вообще идет речь на семинарах. Меня просто трясло от злости, потому что я осознавала, что они могут себе позволить расслабиться и наслаждаться жизнью, а я – нет. Причем тот факт, что в моих страданиях они совершенно не виноваты, а виновата лишь я сама, злил меня еще больше, и я продолжала свое зубрение под звуки раскатистого смеха, американских комедий и скрипение моих зубов от тихой ненависти ко всему вокруг.
Примерно тогда же я четко осознала, что жалеть себя – контрпродуктивно, нужно просто взять себя в руки и идти напролом. Я уговаривала себя потерпеть (безуспешно); успокаивала себя тем, что все закончится, в том числе мои мучения в институте; плакала от осмысления своей тупости и ограниченности ума, но продолжала вечерние зубрежки. В какой-то момент я просто запретила себе чувствовать, решив, что раз я такая глупая, то не имею права себя жалеть, а должна просто взять волю в кулак и учиться-учиться-учиться.