Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Шрифт:
И вот – перестук колес. Та-тан, та-тан, та-тан… Все хорошо, все хорошо, только много убитых и раненых. А еще больше тех, кто остался на батареях. Целованную Джеффом Дэвисом руку теперь хоть не мой никогда. Но и Джефферсон Дэвис, и Джексон думают, что это – последний подвиг завода Уэрты. Думают, что производство встанет. Или хотя бы снизится. А вот и нет! Сейчас много добровольцев с плантаций, и не всем же им редуты рыть. Конечно, квалификации у бывших слуг с плантаций никакой. Но что-то можно придумать. Например, разделить работы на операции попроще. Конечно, придется перестроить производство. Может, будет спад – но временный. А потом удастся даже нарастить выпуск!
– Мисс Берта, он очнулся!
Значит, бегом к постели больного друга. Белое от потери крови лицо. Приподнятые уголки губ. Присмиревшие руки.
–
– Вот еще! Я привезла на батареи Ричмонда новые пушки. Целый эшелон. И артиллеристов. Но искала тебя сама. В том числе.
– В том числе меня или в том числе искала?
– И то, и то…
Пыталась расспросить о сражении. В его исполнении выходит весело. Потери даже не удалось точно подсчитать – у импровизированных частей не было точных списков. Но название уже вошло в историю. Рядом с атакой Барксдейла, атакой Пиккета, атакой Мартиндейла в анналы военной истории войдет атака Алексеева. Неудачная. Захлебнувшаяся. Но – яростью и упорством отвлекшая северян от разрушения полотна.
И поезд с пушками – ее поезд – успел проскочить. А потом… потом подошла кавалерия. Уэйд Хэмптон, как и Джеб Стюарт, может погибнуть, но не проиграть битву. Разбитые орды Аттилы-Киллпатрика откатились, разбитые и обескровленные, обратно за ощеренную колючей проволокой линию окопов янки. Так что мистер Алексеев заслуживает наилучшей сиделки. Такой, что не будет отвлекаться от обязанностей ради того, чтобы очаровать раненого героя.
Значит, Грейс. С «Невского» прекрасная ирландка сошла по простой и честной причине: пару месяцев назад они с Адамом Мецишевским навестили костел. Как сказала сама ирландка:
– Ирландцев гибнет очень много. Мы храбрый народ. А где еще найдешь жениха-католика? Да еще такого, чтобы был родовитей коннахта, нахальней лейстнерца, терпеливей мунстерца и упрямее ольстерского шотландца?
Потом стала вникать в историю русско-польских отношений. Выяснила, что начали клятые москали: отбуцкали армию короля Крака, поймали несчастного цмока и пропахали на нем борозду пограничную. Еще пословицу обидную сочинили: «Помни, ляше, по Буг наше».
Москву они тогда, правда, еще не построили и вообще, если верить профессору Костомарову, были не москалями, а украинцами… Кто кого больше обижал в последующие века, понять невозможно – мало того что хроники перевычищены по сто раз, так и горят неплохо. Ясно было одно: общность исторических судеб с Зеленым островом начала проявляться только с конца восемнадцатого века, когда ослабевшую Речь Посполитую разорвали на клочки три великие державы, доказав тем самым, что известная мудрость о том, что слабому государству проще выжить при нескольких сильных соседях, чем при одном, не всегда справедлива.
Итак, Польшу и поляков угнетали втроем – но большая часть восстаний и ненависти пришлась на долю России. Государства, которое позволило доставшемуся ей куску Польши сохранить язык, конституцию, сейм, армию… Которая строила там за русский бюджет дороги и дома. И просила в обмен одного – польской верности. Ее и получила.
– Против своих королей мы тоже всегда бунтовали, – кривился Мецишеский, – один шляхтич – рыцарь. Два – дуэль. Три – мятеж! Так и потеряли отчизну. Так чего было ждать русским? Только мы, нормальные поляки, надеялись… Особенно после декабря. Царь Николай навел порядок в России – отчего королю Николаю было не навести порядка в Польше? Вымести бунтовской дух, построить нормальное государство – и тогда двинуть эскадроны под красно-белыми прапорами против немцев. Увы, так не случилось. Но целый день на варшавских улицах честь воевала с анархией – и проиграла лишь после удара в спину [6] . Мятеж победил… Теперь наши права порезали, Польша всего лишь часть России. Но кое-чему мы научились. Не верить болтунам и не верить врагам России. Но я – ломоть отрезанный!
6
Великий князь Константин, располагая верными присяге частями, освободил таковые от присяги. А русским полкам велел не мешаться в «усобную польскую драку». Так восстание, подготовленное куда хуже той же Сенатской, разгорелось в Русско-польскую войну 1830–1831 годов.
Так
Были. Кричали. Доходило до абсурдного:
– С немцами мы потеряем разве жизнь, а с москалями – душу!
Ну, это смотря с какими немцами. Австрийцы – те хотя бы католики, но эти отказались даже от Галиции – верно, от бедного края никаких доходов, кроме убытка. А пруссаки… Фридрих Второй прихватил кусок – там треть поляков позабыла и веру, и язык. Душу, может, и сохранили… Но стали немцами. Он на такое не согласен! По счастью, нашлись горячие сердца, при которых водились холодные головы. Редкое сочетание! Но под сводами львовского сейма прозвенел ответ:
– За то, чтоб у моей прекрасной Отчизны было будущее, и душу заложу!
Под таким Мецишевский бы подписался. Да он и так сделал свое дело: написал. Пусть и длинней, зато как тяжко было мятежной партии голосить против самых ярких, самых звонких имен польской вольности!
«Костюшко понял, что с Россией бороться не следует, дал слово императору Павлу, хотя мог бы нарушить без особого ущерба чести, ведь враги этого достойного государя распространяли слухи о безумии царя. Пуласки… хотел того или нет, был союзником России, когда вел первые эскадроны американской кавалерии против англичан в отчаянную атаку под Саванной, в которой и сложил голову…» Ну-ну! Теперь эти имена написаны на знаменах по обе стороны фронта. Не только в Америке!
«Нам следует помнить, что те, кого мы зачастую именуем москалями, себя зовут русскими – как звала себя литовская шляхта, пока не приняла польскую культуру… Именно эти люди дали лучшие примеры посполитой доблести! Или у них были «москальские» души? Если мы, оставаясь в империи, сохраним свою душу и увлечем «москалей» нашей культурой – Польша протянется до Амура! И русское правительство этому нисколько не препятствует».
Адам рассказывал все, о чем знал, – горячо и сбивчиво. Грейс тогда уяснила, что полякам с русскими повезло малость побольше, чем ирландцам с англичанами: землю не отняли, веру не запретили. А остальное… разобраться в этом нельзя. Можно только выбрать сторону среди разделенного народа. Ту, на которую зовет сердце. Так и сказала:
– Мне не важно, кто у вас прав. Я просто люблю тебя…
С этого и следовало начинать, не так ли?
С корабля миссис Мецишевской пришлось уйти. А вместо госпиталя – принять санчасть завода. Так она оказалась в идущем на Ричмонд эшелоне. И у постели Алексеева, который за время пути узнал немало о том, какой у него хороший был старший помощник… и каким славным капитаном, оказывается, был он сам.
Потянулись недели выздоровления. К тому времени когда Алексеев, осторожно опираясь на трость, вышел погулять под августовским солнышком, рейд Киллпатрика – Далгрена стал историей. На Севере демократы использовали историю для того, чтобы вычистить радикальных республиканцев из коалиционного правительства. Военный секретарь Стентон арестован – не за преступный приказ, но за попытку командовать армией в обход Верховного главнокомандующего. Командовавший кавалерийским корпусом, что совершил рейд, Киллпатрик изгнан в отставку – позорным образом, словно вор, прогнан сквозь строй солдат, которых едва не сделал убийцами.
Зато одноногий Ульрик Далгрен остался обманутым героем. Инвалид, не сложивший оружия, патриот, преданный собственным командованием… Человек, согласившийся выполнить бесчестный приказ ради родной страны. Почти икона.
У города появились новые герои. Частью русские, частью свои. Прорыватели блокады ушли куда-то на задний план. Теперь в моде командиры крейсеров. Те, кто оттягивает неприятельские силы вдаль от города. Те, кто захватывает суда под носом у северных, британских и французских боевых кораблей. Давно стала историей «Алабама». Славный корабль не потоплен врагом, его сгубил мятеж команды, состоящей из англичан. Говорят, Семмс застрелил пятерых… Но южный крест был спущен, и ему на смену пришло полотнище противоположных цветов – с красными крестами на синем. Вражеский – и не только по выверту политики, но и по правилам геральдики!