Противостояние. Том I
Шрифт:
– Тебе одиноко? – спросила Фрэнни.
– Нет. Может, и будет… со временем.
– Тревожишься о ребенке? – Она похлопала себя по животу, пока еще плоскому.
– Нет.
– Питер будет ревновать.
– Это пройдет. И Люси родила двойню. – Он улыбнулся небесам. – Подумать только!
– Я их видела. Как говорится, лучше один раз увидеть. Когда, по-твоему, мы доберемся до Мэна?
Он пожал плечами:
– Где-то в конце июля. Хватит времени, чтобы подготовиться к зиме. Тревожишься?
– Нет, – ответила она. Встала. – Посмотри на него, он весь перемазался.
– Я тебе говорил.
Стью наблюдал, как она спускается с крыльца и поднимает малыша. Он сидел там, где частенько сиживала матушка Абагейл, и думал о жизни, которая ждала их впереди. Думал, что все у них будет хорошо. Со временем им придется вернуться в Боулдер, хотя бы для того, чтобы их дети могли встретить своих сверстников, найти себе пару, жениться и родить своих детей. А может, Боулдер придет к ним. Некоторые из оставшихся задавали множество вопросов об их планах, можно сказать, устроили настоящий допрос… но в глазах читалось желание сделать то же самое, а не презрение или злость. Жажда странствий охватила не только Фрэн и Стью. Гарри Данбартон, который раньше продавал очки, говорил о Миннесоте. Марк Зеллман – о Гавайях, это же надо. Учился управлять самолетом, чтобы добраться до Гавай ских островов!
«Марк, ты убьешься!» – попыталась переубедить его Фрэн.
Марк задорно улыбнулся и ответил: «Кто бы говорил, Фрэнни».
И Стэн Ноготны мечтал о походе на юг. Остановиться на несколько лет в Акапулько, а потом двинуться в Перу. «Вот что я тебе скажу, Стью, – признавался он, – все эти люди нервируют меня. Я чувствую себя одноногим калекой на конкурсе пинков. Теперь я знаю только одного человека из десяти. Люди запирают на ночь двери… да, это факт! Послушав меня, никогда не поверишь, что я жил в Майами. А ведь я прожил там шестнадцать лет и каждый вечер запирал дверь. Но черт побери! С этой привычкой я с радостью расстался! В любом случае здесь становится слишком людно. Я много думаю об Акапулько. Поэтому, если смогу убедить Джейни…»
«Будет не так уж и плохо, – думал Стью, наблюдая, как Фрэн качает воду, – если Свободная зона развалится». Глен Бейтман с ним бы согласился, он в этом не сомневался. Она выполнила свою роль, сказал бы Глен. Лучше бы ей распасться до того, как…
До чего?
Что ж, на последнем заседании постоянного комитета Свободной зоны, которое состоялось перед их с Фрэн отъездом, Хью Петрелла попросил разрешения вооружить своих сотрудников и получил его. Последние несколько недель все говорили только об этом. В начале июня какой-то пьяница избил подчиненного Петреллы и швырнул его в витрину «Прорванного барабана», бара на Жемчужной улице. Пострадавшему сделали переливание крови и наложили тридцать швов. Петрелла заявил, что ничего этого не случилось бы, если бы у его человека был «полис спешл». Тут и вспыхнула полемика, в которой принял участие чуть ли не весь город. Многие люди (и Стью в их числе, хотя он старался не афишировать свои взгляды) не сомневались, что инцидент закончился бы убийством пьяницы, а не ранением стража порядка, будь у последнего оружие.
«Что происходит, когда вы даете оружие стражам правопорядка? – спросил себя Стью. – Что дальше?» И словно услышал профессорский, чуть суховатый голос Глена Бейтмана: «Вы даете им оружие большего калибра. И патрульные автомобили. А когда обнаруживаете Свободную зону в Чили или в Канаде, поднимаете статус Хью Петреллы до министра обороны, на всякий случай, и, возможно, начинаете рассылать разведывательные группы, потому что в конце концов…»
Оружие лежит под ногами, просто ждет, чтобы его подобрали.
– Давай уложим его спать. – Фрэн поднималась по ступенькам.
– Хорошо.
– Почему ты сидишь такой кислый?
– Неужели?
– Безусловно.
Пальцами он растянул уголки рта.
– Так лучше?
– Гораздо. Помоги мне уложить его.
– С удовольствием.
Следуя за Фрэн в дом матушки Абагейл, Стью думал о том, что будет лучше, гораздо лучше, если все уйдут из Боулдера и рассеются по стране. Отложат организацию на максимально долгий срок. Организация всегда несла проблемы. Клетки начинают собираться вместе и темнеть. У копов появляется оружие, только когда они уже не могут запомнить все имена… все лица…
Фрэн зажгла керосиновую лампу, которая давала мягкий желтый свет. Питер смотрел на них сонными глазами. Он наигрался и устал. Фрэн переодела его в ночную рубашку.
Что мы можем выиграть, так это время, думал Стью. Время жизни Питера, его детей, может, даже моих правнуков. До две тысячи сотого года оно у нас есть, но не дольше. Может, меньше. Время, чтобы Мать-Земля смогла немного прийти в себя. Сезон отдыха.
– Что? – спросила Фрэн, и он понял, что думал вслух.
– Сезон отдыха.
– И что это значит?
– Все, – ответил Стью и взял ее за руку.
Глядя на Питера, он думал: Может, если мы расскажем ему, что случилось, он расскажет это своим детям. Предупредит их. Дорогие дети, эти игрушки – смерть. Они несут в себе и ожоги, и лучевую болезнь, и черное удушье. Эти игрушки опасны. Они создавались руками Божьими, которые направлял дьявол, засевший в человеческих головах. Не играйте в эти игрушки, дорогие дети. Пожалуйста, никогда не играйте. Никогда-никогда. Пожалуйста… пожалуйста, выучите этот урок. Пусть этот опустевший мир станет вашей тетрадью.
– Фрэнни. – Он развернул ее к себе, чтобы заглянуть в глаза.
– Что, Стюарт?
– Как думаешь… люди могут чему-нибудь научиться?
Она открыла рот, чтобы ответить, замялась, промолчала. Керосиновая лампа мигала. Синие глаза Фрэн казались бездонными.
– Не знаю, – наконец ответила она. Ответ ей не понравился, она пожала плечами, попыталась сказать что-то еще, но смогла только повторить: – Не знаю.
По новой…
Нам пригодится помощь, предположил Поэт.
Он проснулся на заре.
Сел и осмотрелся. Увидел вокруг белый как кость песок. Над головой, далекое и высокое, синело безоблачное небо. Перед ним лазурное море разбивалось о риф, а потом мягко плескалось вокруг странных лодок, которые назывались…
(каноэ аутригер каноэ)
Он это знал… но откуда?
Он поднялся и чуть не упал. Ноги не держали его. Он дрожал. С головы до пят. Едва контролировал свое тело.
Он обернулся. Зеленые джунгли, казалось, надвинулись на него, густое переплетение лиан, широких листьев, ярких цветов,