Противостояние. Том I
Шрифт:
Где-то в час пополудни двигатель снегохода начал чихать и кашлять. Стью заглушил его и взял канистру с бензином, закрепленную на борту маленькой кабины Коджака.
– Господи! – вырвалось у него, когда он ощутил ее легкость.
– Что случилось, Стью?
– Это все я! Я виноват! Я знал, что эта трехнутая канистра пуста, и забыл наполнить ее. От волнения, наверное. Ну не глупость ли?
– У нас нет бензина?
Стью отбросил пустую канистру.
– Это точно. Как я мог так сглупить?
– Наверное, все время думал о Фрэнни. И что нам теперь делать, Стью?
– Пойдем пешком или постараемся пойти. Ты возьми свой спальник. Консервы разделим, положим в спальники. Палатки оставим здесь. Извини, Том. Моя вина.
– Все нормально, Стью. А палатки?
– Пожалуй, лучше оставить их здесь, старина.
В тот день они до Боулдера не добрались. Остановились с наступлением сумерек, уставшие донельзя. Снег казался таким легким и пушистым, но брели они по нему со скоростью черепахи, буквально ползли. Костер разводить не стали. Дров под рукой не нашлось, а идти за ними не было сил. Их окружали высокие снежные дюны. И даже когда совсем стемнело, они не увидели зарева на северном горизонте, хотя Стью то и дело озабоченно туда поглядывал.
Ужин они съели холодным. Том залез в спальник и тут же заснул, даже не пожелав Стью спокойной ночи. Стью тоже устал, и у него ужасно болела нога. Хорошо хоть, что она меня еще держит, подумал он.
И пообещал себе, что к завтрашнему вечеру они обязательно доберутся до Боулдера и следующую ночь проведут уже в настоящих постелях.
Тревожная мысль пришла к нему, когда он заползал в спальник. Вдруг они придут в Боулдер и найдут его опустевшим, таким же, как Гранд-Джанкшен, и Эйвон, и Киттридж? Пустые дома, пустые магазины, крыши, провалившиеся под тяжестью снега, улицы в сугробах. Ни единого звука, кроме капели при оттепелях: он где-то прочитал, что в разгар зимы температура воздуха в Боулдере иной раз поднималась до семидесяти градусов [234] . Но все ушли, как уходят люди из сна, когда ты просыпаешься. Потому что во всем мире остались только Стью Редман и Том Каллен.
234
По Фаренгейту; примерно 21,1°C.
Безумная, конечно, мысль, однако Стью никак не мог отделаться от нее. Вылез из спального мешка и вновь посмотрел на север, в надежде на слабое свечение на горизонте, которое можно видеть недалеко от города, где живут люди. Конечно же, он должен что-то видеть. Стью попытался вспомнить предположение Глена относительно того, сколько людей будет жить в Боулдере к тому времени, когда снег перекроет дороги. Но память упорно буксовала. Восемь тысяч? Не больше? Восемь тысяч – не так уж и густо. Они много света не нажгут, даже при восстановленной подаче электричества. Может…
Может, лучше поспать и не тревожиться понапрасну? Завтра все прояснится.
Он забрался в спальник, поворочался несколько минут, а потом усталость взяла свое. Он спал. Ему снилось, что он в Боулдере, в летнем Боулдере, где лужайки все желтые, высохшие от жары без полива. И тишину нарушает только скрип петель открытой двери, которую раскачивает легкий ветерок. Все ушли. Даже Том ушел.
Фрэнни! – позвал он, но ответил ему только ветер и скрип двери, раскачивающейся взад-вперед.
К двум пополудни следующего дня они преодолели еще несколько миль. Тропу пробивали по очереди. Стью уже начал склоняться к мысли, что им придется провести в пути еще один день. Тормозил их он. Сломанная нога отказывалась служить ему, боль нарастала с каждым шагом. Скоро мне придется ползти, думал Стью. Дорогу преимущественно прокладывал Том.
Когда они остановились, чтобы перекусить холодными консервами – о костре речь не шла, – Стью вдруг подумал, что так и не увидел Фрэнни с большим животом. Может, еще есть шанс. Но он в этом сомневался. Крепла убежденность в том, что все произошло без него… к лучшему или к худшему.
Теперь же, через час после ленча, он с головой ушел в свои мысли и чуть не наткнулся на Тома, который вдруг остановился.
– В чем дело? – спросил он, потирая больную ногу.
– Дорога, – ответил Том, и Стью торопливо обошел его, чтобы посмотреть.
Заговорил он только после долгой, изумленной паузы:
– Я бы просто свалился вниз.
Они стояли на снежном обрыве, высотой почти девять футов. Смерзшаяся корка круто уходила к расчищенному асфальту. Справа от дороги стоял щит-указатель с надписью: «АДМИНИСТРАТИВНАЯ ГРАНИЦА БОУЛДЕРА».
Стью захохотал. Уселся в снег и смеялся, не обращая внимания на недоумевающий взгляд Тома. Наконец объяснил:
– Они расчищают дороги. Понимаешь? Мы сумели вернуться, Том! Мы сумели вернуться! Коджак! Иди сюда!
Он бросил на снег последние собачьи сухари, и Коджак ел их, пока Стью курил, а Том смотрел на дорогу, которая разрезала нетронутую снежную целину, как мираж лунатика.
– Мы снова в Боулдере, – пробормотал Том. – Мы действительно в Боулдере. Родные мои.
Стью хлопнул его по плечу и отбросил окурок.
– Пошли, Томми. Пора нам наконец попасть домой.
Около четырех вновь пошел снег. К шести вечера стемнело, и черный асфальт под ногами стал призрачно белым. Стью сильно хромал и пошатывался. Один раз Том спросил, не хочет ли тот отдохнуть, но он лишь покачал головой.
К восьми снег заметно усилился. Раз или два они теряли направление и утыкались в сугробы по обочинам дороги, прежде чем понимали, куда надо идти. Покрытый снегом асфальт стал скользким. Том падал дважды, а потом, где-то в четверть девятого, Стью упал на больную ногу. Ему пришлось сцепить зубы, чтобы подавить стон. Том поспешил на помощь.
– Я в порядке. – Стью удалось подняться.
Двадцать минут спустя из темноты донесся нервный молодой голос, заставивший их замереть:
– К-кто и-идет?
Коджак начал рычать, его шерсть встала дыбом. Том ахнул. И тут Стью едва различил в вое ветра звук, который вселил в него ужас: передергивание затвора винтовки.
Часовые. Они поставили часовых. Это ж надо, пройти весь путь, чтобы получить пулю от часового рядом с торговым центром «Столовая гора». Обхохочешься. Эту шутку оценил бы даже Рэндалл Флэгг.