Противостояние. Том I

Кинг Стивен

– Это подарки, именно так, – кивнул Стью. – Для тебя. Как я понимаю, от Санта-Клауса.

Том негодующе посмотрел на Стью:

– Том Каллен знает, что никакого Санта-Клауса нет, само собой, никогда! Они от тебя! – Его лицо опечалилось. – А я не подумал о подарке для тебя. Я забыл… Я не знал, что это Рождество… Я глупый! Глупый! – Он сжал пальцы в кулак и ударил себя по лбу, чуть не плача.

Стью присел рядом с ним.

– Том, ты сделал мне рождественский подарок раньше.

– Нет, сэр, никогда. Я забыл. Том Каллен – тупица. Тупица!

– Но

ты сделал. Самый лучший подарок. Я все еще жив. Если бы не ты, я бы умер.

Том недоверчиво посмотрел на него.

– Если бы не ты, я бы так и умер к западу от Грин-Ривера. Если бы не ты, Том, я бы умер от воспаления легких, или от гриппа, или от чего-то еще в отеле «Юта». Я не знаю, как ты сумел отыскать нужные таблетки… с помощью Ника, Бога или просто удачи… но ты это сделал. Ты не имеешь никакого права называть себя тупицей. Если бы не ты, я бы не увидел этого Рождества. Я у тебя в долгу.

– Нет, это не одно и то же, – ответил Том, но просиял от удовольствия.

– Это одно и то же, – очень серьезно возразил Стью.

– Что ж…

– Давай открывай подарки. Посмотри, что он тебе принес. Я слышал, как глубокой ночью он подъехал на санях. Наверное, грипп не добрался до Северного полюса.

– Ты слышал? – Том пристально всматривался в Стью, чтобы убедиться, что тот над ним не подшучивает.

– Что-то слышал.

Том взял первый подарок, осторожно развернул. Маленький автомат для игры в пинбол в плексигласовом корпусе, новая игрушка, получить которую на прошлое Рождество мечтали все дети, с уже вставленными батарейками. У Тома сразу зажглись глаза.

– Включи, – предложил Стью.

– Нет, я хочу увидеть, что еще мне подарили.

Ему подарили свитер с изображением усталого лыжника, который отдыхал, опершись на палки.

– Здесь написано: «Я ПОКОРИЛ ПЕРЕВАЛ ЛАВЛЕНД», – сказал Стью. – Мы к этому только идем, но, думаю, справимся.

Том тут же скинул куртку, надел свитер, потом вернул куртку на место.

– Здорово! Здорово, Стью!

Третьим подарком оказалась простенькая серебряная подвеска на серебряной цепочке. Том решил, что это цифра восемь, лежащая на боку. Он в недоумении уставился на подвеску.

– Что это, Стью?

– Это греческий символ. Я помню его с давних пор, по медицинскому телесериалу «Бен Кейси». Он означает бесконечность, Том. На веки вечные. – Стью наклонился к Тому, сжал руку, которая держала подвеску. – Я думаю, мы сумеем добраться до Боулдера, Томми. Я думаю, с самого начала предполагалось, что мы туда доберемся. Если не возражаешь, я хочу, чтобы ты носил эту подвеску. И если тебе что-то потребуется и ты задашься вопросом, а к кому за этим обратиться, просто посмотри на нее и вспомни Стью Редмана. Договорились?

– Бесконечность. – Том вертел подвеску в руке. – На веки вечные.

Затем надел ее.

– Я это запомню, – сказал он. – Том Каллен будет это помнить.

– Черт! Чуть не забыл! – Стью нырнул в свою палатку и вернулся с еще одним свертком. – Счастливого Рождества, Коджак! Только я уж сам

разверну.

Он снял оберточную бумагу и достал коробку собачьих сухарей «Хартц маунтин». Бросил пригоршню на снег, и Коджак быстренько их подобрал, после чего вернулся к Стью, с надеждой виляя хвостом.

– Остальное позже. – Стью убрал коробку. – Всегда помни о манерах, как говаривал старый, лысый… – Его голос вдруг осип, слезы обожгли глаза. Он затосковал по Глену, затосковал по Ларри, затосковал по Ральфу с его шляпой набекрень. Внезапно затосковал по ним всем, тем, кто ушел, затосковал ужасно. Матушка Абагейл сказала, что, прежде чем все закончится, прольется много крови, и не ошиблась. В сердце Стью Редман одновременно проклинал и боготворил ее.

– Стью! Ты в порядке?

– Да, Томми, все отлично. – Он крепко обнял Тома, и тот ответил тем же. – Счастливого Рождества, старина!

– Могу я спеть песню перед тем, как мы уедем? – нерешительно спросил Том.

– Конечно, если тебе хочется.

Стью ожидал «Звените, колокольчики» или «Веселого снеговика», не в такт и немелодичным детским голосом. Но Том на удивление приятным баритоном спел несколько строк «Первого рождественского гимна».

– Христос родился! – Его голос поплыл над белыми просторами, отражаясь от горных склонов. – Ангелы весть принесли… тем бедным пастухам, что в поле скот пасли… Что в поле скот пасли, укрывшись от снегов…

Когда дело дошло до припева, Стью присоединился к Тому, пусть его голос был не так хорош, и древний гимн далеко разносился в кафедральной тишине рождественского утра:

– Рождество, Рождество, Рождество, Рождество… Христос родился в Израиле!..

– Это все, что я помню, – чуть виновато признался Том, когда стихло эхо их голосов.

– Прекрасная песня. – Стью почувствовал, что слезы опять жгут глаза. Еще немного, и он бы заплакал, а Тома это расстроило бы. Поэтому он сдержался. – Нам пора ехать. День уходит.

– Конечно. – Том посмотрел на Стью, который сворачивал свою палатку. – Это лучшее Рождество в моей жизни, Стью.

– Я рад, Томми.

Вскоре они уже снялись с места и продвигались на восток и вверх под ярким и холодным рождественским солнцем.

В тот вечер они встали лагерем почти у самой верхней точки перевала Лавленд, на высоте двенадцать тысяч футов над уровнем моря. Спали в одной палатке, а температура воздуха упала до двадцати градусов ниже нуля [233] . Без устали дул ветер, холодный, как лезвие кухонного ножа, на землю падали резкие тени скал, звезды казались такими большими и близкими, что не составляло труда до них дотянуться, и где-то выли волки. Лежащий внизу мир напоминал огромную гробницу, что на западе, что на востоке.

233

По Фаренгейту; примерно –28,9°C.