Противостояние. Том II
Шрифт:
Она закрыла глаза.
— Она умерла, да? Той ночью. Она вернулась умирать.
— Она еще жива. Она умрет, и Джордж Ричардсон говорит, что скоро, но пока она еще жива. — Он смотрел на нее честным и открытым взглядом. — И я боюсь. Вернувшись, она спасла нам жизнь, но я боюсь ее и боюсь того, зачем она вернулась.
— Что ты хочешь сказать, Стю? Матушка Абагейл в жизни не причинила бы вреда…
— Матушка Абагейл делает то, что велит ей ее Бог, — хрипло произнес он. — Тот самый Бог, который убил своего собственного сына — так, во всяком случае, я слышал.
— Стю!
Огонь в его глазах потух.
— Я не знаю, почему она вернулась, и осталось ли у нее, что сказать нам. Я просто не знаю. Возможно, она умрет, не приходя в сознание. Джордж говорит, что скорее
— Но ведь есть мы, — почти умоляющим тоном сказала она. — Есть мы и ребенок, разве нет? Разве нет?
Он долго не отвечал. Она думала, он вообще не ответит, когда он сказал:
— Угу. Но надолго ли?
Ближе к сумеркам в тот день, 3 сентября, люди начали медленно — и почти безотчетно — брести по шоссе Тейбл-Меса к дому Ларри и Люси. Поодиночке, парами, тройками. Они усаживались на ступеньки домов с крестиками Гарольда на дверях. Усаживались на кромки тротуаров, на лужайки — сухие и бурые в конце этого долгого лета. Они тихонько переговаривались. Курили сигареты и трубки. Был среди них Брэд Китчнер с толстой белой повязкой на руке, висевшей на перевязи. Была Кэнди Джоунз, и появился Рич Моффат с двумя бутылками «Блэк Велвет» в почтальонской сумке. Норман Келлогг сидел рядом с Томми Геринджером, закатанные рукава его рубахи открывали загорелые морщинистые бицепсы. Мальчишка Геринджер, подражая ему, тоже закатал рукава. Гарри Данбартон и Сэнди Дюшьен сидели вдвоем на одеяле, держась за руки. Дик Воллман, Чип Хоубарт и шестидесятилетний Тони Донахью сидели под аркой, за полквартала от дома Ларри, передавая друг другу бутылку «Канадиан клаб» и запивая виски теплым тоником. Патти Кроугер сидела с Шерли Хаммет. Между ними стояла корзина для пикников, набитая съестным, но они лишь вяло отщипывали маленькие кусочки. К восьми часам улица заполнилась людьми, глазеющими на дом. Перед домом стоял мотоцикл Ларри, а рядом с ним — большой «кавасаки-650», принадлежавший Джорджу Ричардсону.
Ларри наблюдал за ними из окна спальни. За его спиной на их с Люси кровати лежала без сознания Матушка Абагейл. Сухой, болезнетворный запах, исходящий от нее, забивал ему ноздри и вызывал тошноту — он всегда ненавидел тошноту, — но он не двигался с места. Такова была его расплата за то, что он уцелел, а Ник и Сюзан погибли. Он слышал за спиной тихие голоса людей, окруживших умирающую. Джордж вскоре отправится в больницу осмотреть остальных пациентов. Теперь их осталось всего шестнадцать. Трое выздоровели. А Тедди Уайзак умер.
Самого Ларри вообще не задело.
Все тот же прежний старина Ларри, с целехонькой головой на плечах, когда все вокруг изувечены. Взрыв отбросил его через подъездную дорожку прямо на клумбу, но он не получил ни единой царапины. Шрапнель градом сыпалась вокруг, но его ничто не коснулось. Ник погиб, Сюзан погибла, а он остался цел и невредим. Ага… все тот же прежний старина Ларри Андервуд.
Ожидание смерти здесь, в доме; ожидание смерти там, снаружи. На протяжении всего квартала. Шестьсот человек как минимум. Гарольд, тебе следовало бы вернуться сюда со связкой ручных гранат и завершить свою работу. Гарольд. Он следовал за Гарольдом через всю страну, шел по следу оберток от шоколадок «Пейдей» и хитроумных маневров Гарольда. Ларри едва не лишился своих пальцев, добираясь до бензина там, в Уэлсе. Гарольд же попросту отыскал вентиляционное отверстие и откачал бензин через сифон. Не кто иной, как Гарольд, предложил, чтобы количество членов различных комитетов
Хорошо было Стю твердить, что никто не мог бы вычислить по нескольким проводкам на столике для пневматического хоккея, что затевали Гарольд и Надин. С Ларри этот номер никак не проходил. Он сталкивался с блестящими придумками Гарольда раньше. Одной из них была надпись на крыше сарая буквами почти в двадцать футов высотой, Господи ты Боже мой. Он должен был догадаться. Инспектор Андервуд великолепно держал след по шоколадным оберткам, но не справился, когда дело дошло до динамита. В сущности, инспектор Андервуд оказался говенным засранцем.
«Ларри, если б ты знал…»
Голос Надин.
«Если хочешь, я встану на колени и буду умолять тебя».
Это был еще один шанс избежать гибели и разрушения… тот шанс, о котором он так и не смог заставить себя рассказать кому-нибудь. Неужели все это было запущено уже тогда? Скорее всего. Если и не сама динамитная бомба, прикрученная к рации, то по крайней мере какой-то общий план.
«План Флагга».
Да… за всем всегда стоял Флагг, темный кукольник, дергающий за ниточки Гарольда, Надин, Чарли Импенинга и еще Бог знает скольких других. Жители Зоны с превеликим удовольствием линчевали бы Гарольда, попадись он им на глаза, но это была работа Флагга… и Надин. И если не Флагг послал ее к Гарольду, то кто? Но прежде чем отправиться к Гарольду, она пришла к Ларри. А он прогнал ее прочь.
Как он мог сказать «да»? На нем лежала ответственность за Люси. Это было самым важным, и не только из-за нее, но и из-за него самого — он чувствовал, что еще одна-две ошибки, и его как человека просто не станет. Потому он прогнал ее и теперь полагал, что Флагг вполне доволен предыдущей ночкой… Если его на самом деле зовут Флагг. О да, Стю остался жив — Стю, который говорил от имени комитета, был тем языком, которого никогда не было у Ника. Остался жив Глен, по мнению Ларри, мозговой центр комитета, но Ник был сердцем комитета, а Сюзан — вместе с Фрэнни — служили его своего рода моральным компасом. Да, с горечью подумал он, отличный выдался вечерок для того ублюдка. Он должен хорошо награддить Гарольда и Надин, когда они доберутся туда.
Он отвернулся от окна, ощущая медленные толчки у себя в висках. Ричардсон щупал пульс у Матушки Абагейл. Лори возилась с капельницей. Дик Эллис стоял рядом. Люси сидела у двери, глядя на Ларри.
— Как она? — спросил Ларри у Джорджа.
— Все так же, — ответил Ричардсон.
— Она переживет эту ночь?
— Я не могу ручаться, Ларри.
Женщина, лежавшая на кровати, была скелетом, обтянутым тонкой пепельно-серой кожей. Она казалась бесполой. Большая часть волос выпала; грудь высохла; челюсть отвисла, рот оставался открытым, и из него вылетало хриплое дыхание. Она казалась Ларри похожей на виденные им когда-то фотографии юкатанских мумий — неразложившихся, но сморщенных, съежившихся, высохших, лишенных возраста.
Да, этим она и была сейчас — не Матушкой, а мумией. Оставался лишь этот хриплый звук ее дыхания, похожий на легкий ветерок, колышущий соломинки в стогу сена. Как она могла еще быть жива, пронеслось в голове у Ларри… и что заставил ее испытать Господь? С какой целью? Это должно было быть шуткой, каким-то громадным космическим издевательством. Джордж сказал, что слышал о подобных случаях, но никогда о таком тяжелом, и сам никогда не рассчитывал увидеть такое своими глазами. Она каким-то образом… ела сама себя. Ее тело еще долго продолжало жить после того, как должно было умереть от недоедания. Чтобы питать себя, она лишалась тех частей своего тела, которые вовсе не были предназначены для этого. Люси, клавшая ее на кровать, тихим изумленным голосом сказала ему, что она весила, казалось, не больше детского бумажного змея, которому достаточно лишь слабого дуновения ветерка, чтобы его унесло навсегда.