Противостояние. Том II
Шрифт:
Теперь же, стоя в дверях, Люси заговорила, поразив их всех:
— Она хочет что-то сказать.
— Люси, она в глубокой коме… — неуверенно произнесла Лори. — Шансы, что она сумеет прийти в сознание…
— Она вернулась, чтобы сказать нам что-то. И Господь не даст ей уйти, пока она не скажет.
— Но… что это может быть, Люси? — спросил ее Дик.
— Я не знаю, — сказала Люси, — но я боюсь это услышать. И это я знаю. Смерть не кончилась. Она только началась. Вот чего я боюсь.
Наступило долгое молчание, которое в конце концов прервал Джордж Ричардсон.
— Мне
«Вы ведь не оставите нас одних с этой мумией, а?» — едва не спросил Ларри и прикусил губу, чтобы удержаться.
Они втроем пошли к двери, и Люси подала им плащи. Температура этим вечером едва достигла пятнадцати градусов, и ехать на мотоцикле в рубашке с короткими рукавами было не очень-то приятно.
— Мы можем что-нибудь сделать для нее? — тихо спросил Ларри Джорджа.
— Люси умеет обращаться с капельницей, — сказал Джордж. — А больше ничего не нужно. Понимаешь… — Он осекся. Конечно, они все понимали. Это лежало на кровати, не так ли?
— Спокойной ночи, Ларри… Люси, — сказал Дик.
Они вышли. Ларри вернулся к окну. Снаружи все поднялись на ноги в ожидании. Жива ли она? Умерла? Умирает? Быть может, ее исцелила сила Божья? Сказала она что-нибудь?
Люси обняла его сзади за талию, заставив слегка вздрогнуть.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Он потянулся к ней и обнял ее. Потом он склонил голову и начал беспомощно дрожать.
— Я люблю тебя, — спокойно повторила она. — Все в порядке. Не противься, Ларри, дай этому выплеснуться.
Он заплакал. Слезы были горячими и тяжелыми, как пули.
— Люси…
— Тшшш. — Ее ладони очутились у него на затылке, ее мягкие, успокаивающие ладони.
— Ох, Люси, Боже ты мой, что же это все такое? — выкрикнул он, уткнувшись ей в шею, а она сжимала его так крепко, как только могла, не зная ответа, еще не зная, а Матушка Абагейл хрипло дышала позади них, оставаясь в темной бездне своей комы.
Джордж ехал по улице со скоростью пешехода, повторяя одно и то же снова и снова:
— Да, пока жива. Прогноз поганый. Нет, она ничего не сказала и вряд ли скажет. Вам лучше разойтись по домам. Если что-нибудь произойдет, вы узнаете об этом.
Добравшись до угла, они прибавили скорость, направляясь к больнице. Треск от выхлопов их мотоциклов разносился по улице, эхом отлетал от домов и в конце концов затихал вдали.
Люди не разошлись по домам. Какое-то время они продолжали стоять, возобновив свои разговоры, пережевывая каждое произнесенное Джорджем слово. Прогноз — а что это значит? Кома. Смерть мозга. Если ее мозг умер, то это необратимо. Чтобы человек с умершим мозгом заговорил? Да с тем же успехом можно ожидать, что заговорят бобовые консервы. Ну, может, так бы оно и было в естественных условиях, но все уже больше совсем не естественно, так ведь?
Они снова уселись. Стемнело. В доме, где лежала старуха,
Разговоры робко перешли на темного человека.
— Если Матушка Абагейл умрет, не значит ли это, что он сильнее?
— Не обязательно.
— Что ты хочешь сказать? Как это «не обязательно»?
— Ну, я считаю, что он — Сатана в чистом виде.
— Антихрист он, вот что я думаю. Нам как раз выпало время пережить то, что описано в Апокалипсисе… и ты еще сомневаешься? «И вылилось семь чаш гнева…» По-моему, звучит точно как супергрппп.
— Да все это х…я, говорили, и Гитлер был Антихристом.
— Если те сны возвратятся, я покончу с собой.
— В моем сне я находился на станции метро, а он был контролером, только лица его я не разглядел. Мне было страшно. Я побежал в туннель. А потом слышал, как он бежит за мной. И догоняет.
— А в моем я спускался в подвал, чтобы достать банку с маринованными дольками арбуза, и увидал кого-то стоявшего возле печки… только тень. И я знал, что это он.
Запели сверчки. На небе выглянули звезды. Поговорили о спустившемся холоде. Немного выпили. В темноте мерцали огоньки трубок и сигарет.
— Я слыхал, ребята с электростанции уже пошли отключать приборы.
— Давно пора. Если скоро не получим обратно свет и отопление, будет хреново.
Тихий рокот голосов, уже безликих в темноте.
— Я думаю, на эту зиму мы в безопасности. Уверен. Ему не перебраться через перевалы. Они все забиты тачками и снегом. Но вот весной…
— А что, если у него имеется парочка атомных бомб?
— Хрен с ними, с атомными бомбами, а вот если он раздобыл парочку тех поганых нейтронных бомб? Или еще шесть чаш гнева, а?
— Или самолеты?
— Что же делать?
— Я не знаю.
— А черт его знает.
— Хрен тут разберешь.
— Вырой яму, прыгни туда и закопайся.
А около десяти к ним подошли Стю Редман, Глен Бейтман и Ральф Брентнер, тихо переговариваясь, раздавая листовки и прося передать их тем, кого сегодня здесь нет. Глен слегка хромал, потому что отлетевшая от плиты конфорка вырвала кусок мяса из его правого бедра. В отпечатанных на мимеографе листовках было написано: СОБРАНИЕ СВОБОДНОЙ ЗОНЫ ЗАЛ МЮНЗИНГЕР. 4 СЕНТЯБРЯ. 20.00.
Это послужило сигналом расходиться. Люди тихо растворялись в темноте. Большинство из них взяли листовки, но несколько бумажек было смято и выброшено. Все вернулись домой, чтобы поспать, если им удастся заснуть.
И видеть сны, быть может.
Зал был набит битком, но в нем стояла полная тишина, когда на следующий вечер Стю открыл собрание. За ним сидели Ларри, Ральф и Глен. Фрэн попыталась было встать с постели, но не смогла — у нее по-прежнему болела спина. Не догадываясь о мрачной иронии подобной аналогии, Ральф дал ей возможность незримо присутствовать на собрании с помощью рации.