Противостояние
Шрифт:
Поднявшись, Алексей ногой откинул в сторону пистолет, осмотрел поле боя, быстрыми шагами направился к телефону и набрал номер. Когда он обернулся, то увидел, что на верхней площадке лестницы стоит Екатерина и с ужасом смотрит вниз. За ее спиной тут же возник Лисовский.
– Что здесь произошло, Лёша?
– произнесла Екатерина, прижимая руки к груди.
– Мы поспорили по поводу одного места из Блаженного Августина, ответил Алексей и, отвернувшись к стене, быстро заговорил в трубку по-английски: - Полиция, это Алексей Татищев. На мой дом совершено нападение...
* * *
Алексей остановил "вольво"
– Загони машину в гараж.
– Хорошо, - кивнул телохранитель, пересаживаясь на водительское место.
Вообще-то водить машину было его обязанностью, но, когда Лисовский был доставлен в аэропорт, Алексей сказал, что хочет сам сесть за руль. К левостороннему движению* он уже привык и теперь с большим удовольствием провел мощную машину от аэропорта до дома.
Войдя в прихожую, Алексей скинул пальто, сменил обувь, и тут к нему вышла Екатерина.
– Лёша, - произнесла она, - там тебя ждет какой-то товарищ из советского посольства.
– Из советского?
– Алексей искренне удивился.
– Что ему нужно?
Жена пожала плечами. Алексей чмокнул ее в лоб и направился в гостиную. Там, против напряженно сидящего в кресле и держащего руку на кобуре Ивана, на диване сидел Павел и нервно курил, стряхивая пепел в поставленную перед ним пепельницу. Пройдя в комнату, Алексей положил руку на плечо телохранителю и произнес:
– Все нормально, свободен.
Иван кивнул, поднялся и вышел, прикрыв за собой дверь. Алексей уселся на его место и принялся рассматривать старого врага. Тот тоже вперил в него ненавидящий взгляд. Молчание длилось с минуту, после чего Алексей проговорил:
– Слушаю.
– Я прибыл к тебе по личному приказу товарища Сталина, - с напором произнес Павел.
– Значит, ты на дипломатической работе?
– поднял брови Алексей.
– Нет, я командующий Североросской армией.
* В этом мире, как и в нашем, до 60-х годов в Швеции было левостороннее движение.
– А звание у тебя советское?
– поинтересовался Алексей.
– Я генерал-майор народной армии Северороссии, - пояснил Павел.
– Замечательно, - хмыкнул Алексей.
– Ты понимаешь, что все кончено?
– поморщился Павел.
Алексей молчал.
– Мы уже сломали хребет Германии и всему фашистскому блоку, - продолжил Павел.
– Падение Северороссии - это лишь вопрос времени. Но если Оладьин будет сопротивляться так же, как и сейчас, это еще месяцы упорных боев. Погибнут десятки тысяч людей. Это нужно предотвратить. Ты популярный человек и в североросской армии, и в политике. Ты не замарал себя сотрудничеством с нацистами. Все объясняют твою отставку несогласием с союзом с Гитлером. Если ты выступишь в печати и призовешь прекратить сопротивление, это поможет избежать многих жертв.
– Бели северороссы сложат оружие, означает ли это, что советские войска останутся на нынешних рубежах, а независимость страны будет сохранена? спросил Алексей.
– Нет, - покачал головой Павел.
– В этом случае ты бы нам не был нужен. Оладьин обратился к Сталину месяц назад именно с таким предложением. Но Иосиф Виссарионович непреклонен. Армия Северороссии должна быть разоружена, а на ее территорию введены оккупационные войска. Только это обеспечит спокойствие на наших
– Только это обеспечит советизацию Северороссии, - поправил его Алексей.
– Чтобы ты был спокоен, - скривился Павел, - на Тегеранской конференции Сталин дал союзникам обязательство не нарушать государственный суверенитет Северороссии.
– Но не давал обещания не делать ее социалистической страной, Если американцы и англичане еще испытывают иллюзии, то поляки, литовцы и латыши уже хорошо знают, что ввод советских войск и безраздельная власть Кремля это одно и то же. И мы с тобой это тоже хорошо знаем. Я не раз говорил тебе, что для меня между фашизмом и коммунизмом стоит знак равенства. Я бы призвал прекратить сопротивление, если бы считал, что есть хоть один шанс избежать установления коммунистического режима в Северороссии. Но на этих условиях нет.
– На что ты надеешься?
– На чудо, - хмыкнул Алексей.
– Хорошо, - процедил Павел.
– А ты знаешь, что Иосиф Виссарионович, Рузвельт и твой любимый Черчилль считают твою кандидатуру оптимальной на пост послевоенного президента Северороссии?
Алексей остолбенел от такого известия. Около минуты он приходил в себя, после чего проговорил:
– Я еще могу понять союзников... но вы...
– У политики свои законы, - вздохнул Павел.
– То, что большая часть населения Северороссии не на стороне компартии - факт, который приходится признать. Президент-коммунист - это повод для гражданской войны, которая никому не нужна. Ты - как раз тот человек, который может устроить всех. Ты тот, кто прекратит войну, сохранит хрупкий баланс. Нас больше устраивает нейтральная, демократическая, пусть и буржуазная Северороссия, чем управляемая фашистским прихвостнем Оладьиным. Поверь, позиция Сталина сейчас изменилась.
Павел развел руки и расплылся в улыбке, всеми силами стараясь внушить собеседнику, что намерения его чисты, а слова правдивы.
– Но советские оккупационные войска будут стоять в Петербурге? спросил Алексей.
– Да, - кивнул Павел.
– И вас не беспокоит, что я - убежденный антикоммунист?
– Нет, политика есть политика. Мы хотим мира и больше ничего.
Алексей откинулся в кресле, потом скривился, будто проглотил горькую пилюлю, и произнес:
– Хорошо, что я покинул политику. Уж больно заманчиво выгладят некоторые предложения. Я прекращаю войну, обеспечиваю вам лояльность населения, успокаиваю союзников. Потом вы производите переворот, выбрасываете меня как ненужную ветошь и железной пятой давите страну. Как сладки ваши речи! Только вот поминать меня будут уже года через четыре не как человека, остановившего войну, а как того, кто привел к власти коммунистов.
На лице у Павла появился хищный оскал.
– Подонок, - с чувством произнес он, - ради своего антикоммунизма ты готов видеть, как льются реки крови.
– Я просто знаю, что если сейчас сложить оружие, одни реки крови сменятся другими. А еще я могу призвать людей не сражаться, но только если это не будет стоить им свободы. Иначе я предам себя и их.
Павел откинулся на спинку дивана и зло проговорил:
– Двадцать пятое мая - твоя работа. Алексей кивнул.
– Об одном жалею, что не пришил тебя тогда в семнадцатом, - прошипел Павел.