Противостояние

Семенов Юлиан Семенович

Вспомнил: при входе на фабрику, на стене, была Доска почета. Портрет женщины был третьим справа во втором ряду.

– Здравствуйте, – ответила женщина, и зрачки ее расширились, отчего глаза из серых превратились в прозрачно-зеленые. – Что-нибудь случилось?

– Это я хочу спросить, что случилось, когда к вам приезжал Спиридон? – огорошил ее неожиданным вопросом следователь Кондаков.

«Ничего врезал, – отметил Костенко, – без игры, силки не ставит, сразу карты на стол, молодец».

– Какой Спиридон? – растерянно спросила женщина.

– Мужнин

поделец, – лениво и всезнающе сказал Кондаков, всем своим видом показывая, что ложь он слушать не намерен, ибо все ему наперед известно.

– А ничего не случилось. Посидели, выпили…

– Ночевал Спиридон у вас?

– Нет, ушел.

– Когда?

– Ночью.

– К кому?

– А я почем знаю?

– Друзья у него в Магаране есть?

– Не интересовалась, – ответила женщина.

Начальник отдела кадров кашлянул в кулак:

– Загибалова, ты ударница коммунистического труда, не говори лжи.

– Он красивый? – спросил Костенко.

Женщина покраснела:

– У меня свой мужик есть.

– Это я понимаю, – согласился Костенко, – просто интересуюсь вашим мнением.

– Да так, из себя видный, – ответила женщина, – глаза цыганские, жгучие такие…

– Да при чем тут глаза? – включился начальник отдела кадров. – Ты опиши, внешние признаки дай…

«Не нужны нам внешние признаки, – досадливо подумал Костенко. – Экий ведь стереотип мышления, насмотрелись „знатоков“ и мнят себя юристами. Мне важно, чтоб она про глаза Спиридона рассказала, про его запах – женщина на запах локаторна, некоторые мужчины вкусно пахнут – чуть-чуть горького одеколона, даже „шипр“ сойдет, коли с водою, – и с и л а, у нее особый, свой запах, не расчлененный еще химиками на составные части. Ладно, пусть он ее отвлечет, тоже не вредит, сплошные „кошки с мышками“, сам себе противен делаешься, не человек, а Макиавелли. Хотя Федор Бурлацкий доказал, что Макиавелли – совсем не так плохо; что ж, каждому политику свое время; разумно».

– Внешне я не опишу, – продолжала между тем Загибалова, – у него родинок никаких не было, одна только маленькая на щеке, возле морщинки…

– Это хорошо, что про родинку помните, – включился Костенко, – но тут что-то не вяжется у нас с вами: родинка родинкой, а отчего друг ушел ночью в никуда? Ни друзей нет, ни знакомых, такси не сыщешь, до города пять верст, мороз…

– Пьяный был, поэтому и ушел. Пьяному мужику невесть что в голову взбрести может…

– Это верно, – сразу же согласился Кондаков, – но только зачем уходить, а чемоданы оставлять? И полгода за ними не возвращаться? Сколько денег было в чемоданах?

– Много, – ответила женщина, нахмурившись, – он пачки три вытащил, по карманам рассовал…

– Это когда муж его провожать пошел?

– Нет, это когда они выпивать начали.

– А когда у них драка началась? – спросил Костенко тихо.

Женщина снова вспыхнула:

– Не было у них драки. Поспорили промеж собой – и все…

– Загибалова, не говори ложь, – снова посоветовал начальник отдела кадров, – товарищ полковник прилетел из Москвы.

– А

если бы я был отсюда – врать можно? – усмехнулся Костенко.

Женщина опустила лицо в маленькие, красивые, хоть и в машинном масле, руки.

– Набедокурили – вот и отвечай, – снова прорезался кадровик. – Нечего, понимаешь…

– Вы мужа подозреваете? – спросила Загибалова.

– В чем? – Кондаков подался вперед. – В чем мы его можем подозревать?

– Ничего я не знаю! Не знаю! – заголосила вдруг женщина высоким голосом, и этот плач странно диссонировал со всем ее обликом – вполне современная женщина, молодая, даже в рабочей ее одежде был вкус, современный вкус, а здесь был вопль – так мужиков на войну деревенские бабы провожали.

– Вас сейчас отвезут в прокуратуру, – сказал Костенко, – и допросят. Советую говорить правду. Ждите здесь, за вами подойдет машина.

6

– Загибалов, этот гражданин – старший следователь прокуратуры, Кондаков Игорь Владимирович.

– Значит – сажаете?

– Сажаем, – согласился Кондаков.

– Произвол, – сказал Загибалов. – Прежним временем пахнет.

– Ознакомьтесь с экспертизой, Загибалов, – сказал следователь Кондаков. – Следы крови на мешковине, в которую был завернут труп, и кровь с обоев на вашей кухне относятся к одной группе.

– Чего, чего?!

– Читать умеете? – спросил Костенко.

– Если напечатано – умею.

– Напечатано, – Костенко протянул Загибалову несколько страничек с машинописным текстом.

– Вы, конечно, слыхали, что на трассе, неподалеку от вашего дома, обнаружили расчлененный труп?

– А у Коровкиной тещи бык околел… Мне-то что?

– Какой бык? – не понял Кондаков. – При чем тут теща?

– Это я выражаюсь так, гражданин следователь. У каждого человека своя должна быть система обращения… Нашли труп – хороните. Меня зачем тянуть не по делу?

– Загибалов, – негромко сказал Костенко, – или вы отпетый злодей, или чистый в этом деле. Вы меня послушайте внимательно, вы меня только не перебивайте, вы помолчите, покуда я стану говорить. Кровь на мешке, где лежал убитый, и кровь на кухне – одной группы. Это улика, Загибалов. На расчлененном трупе есть татуировка – ДСК. Вашего подельца звали Дерябин Спиридон Калинович. Это вторая улика.

– Косвенная. – Загибалов с потугом зевнул и задумчиво спросил: – А третье что есть?

– Третьего не дано, – усмехнулся Костенко.

– Про это мы проходили, – сказал Загибалов.

– Где? – поинтересовался Костенко.

– В камере пахан был… Философ… Он – просвещал… Кому там и не дано третьего, а вы меня без этого самого-то третьего не сломите.

– Есть третья улика, – снова включился Кондаков и положил на стол заключение эксперта. – Неизвестный убит и расчленен человеком, имеющим навыки в этой работе…

– Убивать, что ль?

– Расчленять, – пояснил майор Жуков. – Не надо себя так держать, Загибалов… Положение твое сложное, я бы на твоем месте подумал серьезно, как отвечать…