Провинциал, о котором заговорил Париж
Шрифт:
Глава одиннадцатая Поединок с людоедом и новый друг
Когда д'Артаньян, все еще от души пыжившийся своей победой — и, надо сознаться, к тому были все основания, — въезжал в ворота, гордо подбоченившись так, что напоминал бронзовый монумент королю Генриху Четвертому, навстречу ему попался человек в черном, шагавший так уверенно и горделиво, словно его только что назначили канцлером королевства, изгнав г-на де Сегье. Однако вид у него был отнюдь не благородный, и д'Артаньян, считая простого горожанина пустяковым препятствием, и не подумал сворачивать, направив своего каракового конька прямо на субъекта,
Враз потеряв кичливый вид, субъект в черном выскочил из-под копыт с проворством вспугнутого перепела и проводил д'Артаньяна злобным взглядом. Не обратив на это ровным счетом никакого внимания, д'Артаньян передал английского жеребца конюху, поднялся к себе и с внешне безразличным видом сказал, подавая Планше шпагу:
— Планше, повесь-ка эту рапиру на стену… Нет, погоди. Можешь раздобыть где-нибудь подходящий крюк?
— Запросто, сударь.
— Найди, пожалуй что, три , — приказал д'Артаньян. — Вколотишь их в стену где-нибудь на видном месте, на один повесишь эту самую шпагу, а два других пусть пока остаются пустыми. Ну, а я уж постараюсь, чтобы и для них побыстрее нашлись украшения…
— Никак, сударь, вас можно поздравлять со славной победой?
— Пустяки, любезный Планше, — сказал д'Артаньян с тем же наигранным безразличием. — Особенно и нечем гордиться — одинединственный королевский мушкетер, не бог весть какой подвиг… Вот, кстати, у тебя есть повод выпить за мое здоровье…
И он с царственным видом протянул слуге экю — одну монету из двух, остававшихся в его кошельке. Славный малый рассыпался в благодарностях, а д'Артаньян, не мешкая, отправился к хозяйке.
— Луиза! — радостно воскликнул он, врываясь в гостиную с той бесцеремонностью, какую в отсутствие Бриквиля полагал своей привилегией. — Поскольку я привык выполнять свои обещания, особенно данные очаровательным женщинам, могу вас обрадовать касаемо испанского романа… Черт побери, да вы плачете! Что случилось?
В самом деле, глаза прекрасной нормандки были заплаканы, и выглядела она совершенно потерянной. «Уж не вернулся ли Бриквиль с полдороги и не устроил ли сцену? — пронеслось в голове у д'Артаньяна. — Ревнивцы, особенно бессильные в постели, способны на самые грязные выходки…»
— Это все из-за Бриквиля, — произнесла Луиза, всхлипывая.
— Черт возьми, значит, он все-таки вернулся? — воскликнул д'Артаньян, хватаясь за шпагу. — Пожалуй, вы правы, Луиза, его и в самом деле следует…
— Вы не поняли, Шарль, — сказала Луиза. — Беда не в том, что он вернулся, как вы решили, а именно в его отсутствии…
— Уж не осмелился ли кто-то вас обидеть? — воинственно вскричал д'Артаньян. — Скажите только имя…
— Вы тут ничем не поможете, Шарль… Обида того рода, когда обидчик пользуется покровительством закона… Бывают такие случаи…
— Что за вздор, не должно быть таких случаев вовсе!
— Вы еще так плохо знаете жизнь… Ко мне приходил
— Ага, ага! — сказал д'Артаньян, начиная кое о чем догадываться. — Невысокого роста, пожилой субъект самого гнусного облика? Я только что видел, как он выходил в ворота…
— Вот именно, — печально сказала Луиза. — Видите ли, Бриквиль прекрасно помнит о тех деньгах, что сам давал в долг или должен с кого-то получить — тут он не ошибется ни на одну минуту, ни на одно су… Совсем по-другому обстоит с теми деньгами, которые он сам кому-нибудь должен… Короче говоря, он так и уехал, запамятовав, что подошел срок уплаты по векселю. О чем Перраш и нагрянул объявить. Я в жутком положении, в доме нет такой суммы…
— Сколько же он требует?
— Полторы тысячи ливров.
— Черт побери, сто пятьдесят пистолей! — уныло протянул д'Артаньян. — Отроду не держал в руках таких денег… Что же делать? У вас нет родственников или знакомых, которые могли бы выручить?
— Увы…
— А договориться с ним нельзя?
— Не получится, Шарль. Он с родной матери стребовал бы долг через судейских…
— Ну да, он сразу показался мне душевным и добрым… — сказал д'Артаньян, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать и горестно осознавая, что найти выход он не в состоянии. — Вы говорите, на углу Феру? Нужно что-нибудь придумать…
— Что?
— Вот что, Луиза, — многозначительным тоном сказал д'Артаньян, в голову которому пришла великолепная идея. — Не отчаивайтесь, я скоро вернусь…
И он выбежал из гостиной. По его глубокому убеждению, истинный дворянин в такой ситуации не должен был сидеть сложа руки. Коли уж делишь с женщиной постель, следует принимать близко к сердцу и ее злоключения… Поднявшись к себе, он засунул пару пистолетов за пояс и взял длинный хлыст. Неплохо было бы ради пущего устрашения прихватить с собой Планше с мушкетом, да вот беда, у Планше пока что не было мушкета ввиду печального состояния финансов его хозяина…
К дому Перраша он подошел, нахлобучив на нос шляпу и грозно помахивая хлыстом. Шпоры отчаянно звенели при каждом шаге, блестели новехонькие пистолеты, шпага колотилась о ботфорты — а из-под нахлобученной шляпы сверкали нешуточной решимостью глаза и не обещавшая ничего доброго усмешка, старательно скопированная у Рошфора. Д'Артаньян не без оснований подозревал, что выглядит весьма внушительно — должно быть, это мнение разделял и привратник, шарахнувшийся с дороги, жалобно что-то пискнув.
Ободренный первой победой, д'Артаньян без церемоний вошел в дом и оказался в обширном помещении, судя по всему, игравшем роль приемной, — на стульях у стен сидели с видом просителей несколько человек, в том числе даже один несомненный дворянин. Зрелище это разозлило д'Артаньяна еще больше. «Приемная, прах меня побери! — взревел он про себя. — Как будто этот паршивый буржуа — принц крови!»
К нему тут же подошел слуга и без всякого почтения поинтересовался независимым тоном:
— Что вам угодно, сударь?
Вид у него был столь спесивый и чванный, словно он служил кому-то из герцогов, а то и принцев крови. Однако такого обращения д'Артаньян не стерпел бы и от лакея Королевского Дома.
— Мне нужно немедленно видеть вашего хозяина, — сказал он столь же независимо. — Кажется, его зовут Перраш?
– Господин Перраш сейчас изволит быть занят, — сказал слуга, загораживая дверь.