Провинциал, о котором заговорил Париж
Шрифт:
Д'Артаньян украдкой оглянулся, сделав вид, что поправляет перевязь съехавшей на спину шпаги. И приуныл несколько. Сбывались его худшие подозрения — на значительном отдалении от них в том же направлении шагала примечательная фигура, тот самый монах-капуцин, коему вроде бы полагалось мирно подремывать над своим стаканом в трактире «Зваарте Зваан».
Сердце у него упало, но он ничего не сказал спутнику — лишь попытался определить, не похож ли этот навязчивый монах на переодетого Гримо, но так и не пришел к однозначному выводу. Трудно узнать даже кого-то знакомого, когда на нем не привычное платье, а скрывающая очертания фигуры монашеская ряса, вдобавок с нахлобученным на лицо капюшоном…
Прошагав еще парочку улиц, провожатый свернул направо и остановился перед таверной «Зеленый дракон», из двери которой, как легко догадаться, валили густые клубы никотианового дыма.
Они вошли, и незнакомец уверенно повел д'Артаньяна в дальний угол огромного общего зала, к невысокой двери с полукруглым верхом, обитой вычурными полосами кованого железа.
Д'Артаньян последовал за ним без малейшего колебания или страха — он просто-напросто передвинул шпагу так, чтобы была под рукой, и хорошенько осмотрелся, запоминая расположение помещений и выхода на случай скоротечного отступления, не имеющего ничего общего с тем, что принято именовать бегством.
За дверью обнаружилась большая комната со сводчатым потолком и неизбежными навощенными балками, посреди которой за длинным столом сидело человек семь. Здесь никотиану не пили, д'Артаньян не усмотрел ни единой струйки дыма, зато к вину относились, как все нормальные люди — стол был уставлен бутылками, по виду старыми, с благородным содержимым, не каким-нибудь пикетом.
Прямо посреди стола красовалось странное сооружение — крепко связанная из прутьев виселица, точная копия настоящей, размером с добрый парижский фут, и на ней на толстой крученой нитке болтался, временами легонько вращаясь вокруг оси, здоровенный ярко-красный вареный рак.
— Забавники у вас тут, я смотрю… — тихонько сказал д'Артаньян спутнику, глазами показывая на багрового речного жителя, которому любитель поесть давно нашел бы лучшее применение. — Это, как я понимаю, символизирует одного нашего общего знакомого?
Тот расхохотался:
— У вас острый ум, милый Арамис! Ну конечно же, мы тут символически пока что вздернули Ришелье!
«Боюсь, с настоящим кардиналом это будет проделать несколько труднее», — подумал д'Артаньян.
Сидевшие за столом их не заметили — один из них, низенький и отчаянно толстый, напоминавший фигурой репку, вскочил, сбросив локтем стакан, и, воздев руку, словно ведущий в бой полки генерал, принялся декламировать, визжа и захлебываясь:
— Его уж нет! Исчез наш кардинал! Для всех его друзей — ужасная потеря, Но не для тех, которых угнетал, Преследовал, тиранил, обижал… Они теперь избавлены от зверя! Исчез наш кардинал! И тот, кто за железную решетку Других с таким усердием сажал, Сам наконец в дубовый гроб попал! Когда кортеж чрез мост переезжал, Наш медный всадник, верно, во всю глотку Взглянув на этот гроб, захохотал! Исчез наш кардинал!«Под медным всадником он, надо полагать, имеет в виду конную статую великого Генриха на Новом мосту, — подумал д'Артаньян. — Что ж, все правильно: если кардинала и впрямь убили бы в замке Флери, гроб непременно повезли бы через Новый мост… Интересно, кто это? Угнетенный, преследуемый, только что из оков… То-то физиономия жиром заплыла, щеки вот-вот лопнут… Самый что ни на есть несомненный и неподдельный изможденный узник…»
— Кто это? — шепотом спросил он спутника.
— О, это совершеннейшее ничтожество, — ответил тот пренебрежительно. — Писателишка из Парижа, Андре… то ли Буроскью, то ли Бурлескью, самого подлого происхождения субъект, хотя и именует себя то немецким дворянином, то шведским графом, то даже потомком знатного еврея из Толедо, ведущего род прямиком от праотца Авраама… Ничего не поделаешь, любезный Арамис, в наши времена приходится вовлекать даже таких вот мизераблей — простолюдины порой незаменимы, чтобы, собравшись стадом, одобрительным гулом поддерживать те решения, которые вкладывают в их дурацкие головы благородные господа. Кроме шпаг, нынче есть еще и типографский станок — а этот вот парижский прощелыга умеет, что ни говори, складно сочинять вирши, памфлетики и тискать их на станке… Пусть его повеселится, потом отошлем назад на то место, которого он заслуживает… К тому же, скажу вам по совести, у него есть молодая проказливая женушка, а в этом случае подлое происхождение благородных господ отвращать не должно… Подождите минутку.
Он прошел к столу и, склонившись над одним из сидящих, что-то зашептал ему на ухо. Тот, оглянувшись, живо вскочил и подошел к д'Артаньяну, а остальные, увлеченные вином и визгливыми виршами, и внимания не обратили на вошедших.
На сей раз гасконец, несомненно, имел дело с дворянином — совсем молодым, стройным, изящным.
— Вы и есть Арамис? — спросил он отрывисто, как человек, принужденный спешить. — я — граф де Шале, маркиз де Талейран-Перигор, служу ее величеству королеве. Надеюсь, вы простите мне, что не приглашаю вас к столу? Я бы выставил перед вами все вина и яства Зюдердама, но обстоятельства таковы, что вам следует немедленно отправляться во Францию. В городе…
— Рыщут кардинальские ищейки, я уже осведомлен, — сказал д'Артаньян. — Мне они пока что не попались, а жаль, был бы случай обнажить шпагу…
— Забудьте об этом! — прошептал молодой граф. — Интересы дела выше подобных забав… Письма, которые вы повезете, — итог долгих и тягостных переговоров с испанцами… Впрочем, там все сказано.
Он достал из-под колета [34] довольно толстый свиток из доброй полудюжины свернутых в трубку бумаг и сунул д'Артаньяну.
34
Колет — камзол без рукавов.
— Возьмите и понадежнее спрячьте под камзол!
— Я должен передать что-нибудь на словах?
— Ну разве что… Пока они там будут расшифровывать письма… Передайте, пожалуй, что все в порядке. Испанцы дают деньги, их войска уже выдвигаются, чтобы согласно уговору занять пограничные города, а испанский король готов всеми имеющимися в его распоряжении средствами поддержать свою сестру, нашу королеву, вплоть до занятия Парижа… Первым делом, как и договаривались, следует покончить с кардиналом, тогда другого можно будет взять голыми руками — насчет де Тревиля все решено… Кардиналу на сей раз пришел конец…
«Э, сударь! — воскликнул про себя д'Артаньян. — Как выражаются у нас в Беарне — не стоит жарить непойманного вепря…»
Вслух он сказал:
— Я передам все в точности, граф.
— Торопитесь, бога ради! Я не хочу, чтобы вас видели эти… — он оглянулся в сторону расшумевшихся гуляк. — В заговор втянулось столько случайного народа, от которого надо будет избавиться по миновании в нем надобности, а пока мне — мне! — приходится сидеть за одним столом с подобными скотами, — кивнул он в сторону толстяка, вдохновенно извергавшего рифмованные поношения кардиналу, коего этот субъект самонадеянно полагал уже покойным. — Не возвращайтесь в гостиницу…