Провинициалы. Книга 1. Одиночное плавание
Шрифт:
Партбилет Гордеев не бросил, понимал, чем чреват такой безумный поступок, но с того дня потерял всякий интерес к работе, и только благодаря тому, что производство уже было отлажено, а кадры он умел подбирать и подобрал отменные, контора эффективно развивалась, готовясь к еще большим трудовым достижениям в очередной навигации…
…Гордеев вопросительно уставился на Мишу-маленького, с трудом уходя от своих мыслей, привычно произнес:
– Почему не на рабочем месте?
– Да вот, юное поколение изъявило желание ознакомиться с рабочей профессией молотобойца с целью продолжения дальнейшей полноценной и полезной
– Молотобойца, говоришь…
Гордеев оглядел Тиму и Хрена.
– А не жидковаты ли?..
– А мясо нарастет, были бы кости… – с вызовом произнес Миша-маленький, засовывая рукой в кармане бутылку между ног и одновременно придирчиво окидывая взглядом живот Тимохи: портвейн не выпирал.
– Ладно… А ты в каком классе?.. – уставился Гордеев на Тимоху.
– В десятый собираюсь, – не смутился тот. – А может, еще и не пойду, работать подамся…
– Троечник?
– Как положено…
– Тогда лучше работать, – бросил Гордеев, неожиданно нахмурясь, и пошел в сторону магазина.
– Десятка с прокладкой, – с облегчением выдохнул Миша-маленький, махнул рукой и, быстро перебирая короткими ногами, пересек пыльный двор и растворился в черном проеме расположенной на отшибе кузницы. Тима и Хрен юркнули следом и стали привыкать к переходу от света в темноту.
– Не жмурьтесь, рано еще, – раздался голос Миши-маленького. – Загребай сюда…
В дальнем углу, за горном, он (преодолев сопротивление Привалова) выгородил из горбылей уголок, где устроил невысокие нары, набросал на них промасленных рваных полушубков (у мотористов набрал) и какого-то тряпья и во времена ничегонеделания отлеживался в тени в жару и в тепле по холодку, а то и на ночь оставался, когда не хотелось идти в общежитие, где в комнате с ним проживали еще трое невесть каким ветром занесенных в эти места латышей, пахавших в леспромхозе, молчаливых, некомпанейских, между собой и то почти не говорящих; с ними в комнате даже лежать было тоскливо.
Он пытался в первые дни их расшевелить, соблазнял перекинуться в картишки или аккуратно и уютно посидеть за бутылочкой, но они делали вид, что ничего не понимают и ничего не хотят.
– Располагайтесь, – сказал Миша-маленький, усаживаясь на нары, подобрав кренделем ноги и сдвигая с необструганных досок тряпье.
Тима поставил рядом с водкой портвейн, Хрен выложил селедку и колбасу.
– Посуды мало, – сказал Миша-маленький, доставая откуда-то стакан.
Подул в него, поставил рядом.
– Где наш юный снабженец?..
И Жбан, словно ждал этих слов, возник в проеме, тяжело дыша, придерживая рукой топорщащуюся рубаху.
– Я по берегу, через дырку, – пояснил он свою запыханность, выпрастывая из-под рубахи и помидоры, и лук, и приличный шмат прошлогоднего сала.
– Поди, встреть Приблуду, а то еще на начальника напорется…
Ежели кто заинтересуется, скажешь, что, мол, молотобойцами собираетесь быть…
Тот понятливо кивнул и убежал.
Миша-маленький аккуратно все разложил на досках, велел Тиме и Хрену принести подходящих чурок из сложенных возле кузницы (ими разжигали горн), расставить их возле нар, так что теперь они все сидели ниже него и хорошо были видны. Рядом с собой он отвел место Жбану, потом посадил Тиму, рядом Хрена и на дальнем чурбаке – Приблуду.
– Все должно быть по правилам, – пояснил он, оббивая сургуч с бутылки маленькой блестящей финочкой, невесть откуда появившейся у него в руке. – Жбана я приблизил по его молодости и перспективности, так что вы его не трогайте… Тимофей смотреть за вами всеми будет, его место рядом со мной. А вы, – он пристально посмотрел на Хрена и Приблуду, – должны все, что он скажет, выполнять и место свое знать.
Он протер стакан пальцем, налил в него почти до краев водки, выпятил грудь, выдохнул, запрокинул голову и стал медленно вливать ее в открытый рот. Маленький кадык размеренно ходил вверх-вниз, не сбиваясь с выбранного темпа, словно зная, что за ним наблюдают.
Медленно опустил пустой стакан, хрустнул луковицей, бросил в рот отломанную хлебную корку, прожевал и только потом сказал:
– Покатилась… десятка без прокладки…
Налил ровно столько же, протянул стакан Тиме.
Тот растерянно поглядел на него, водку ему пить еще не приходилось.
Обычно они с Петькой Дадоном и другими пацанами перед танцами брали плодово-ягодное, а во всякие праздники – вино покрепче. Дадон после этого становился общительным и наглым, запросто знакомился с девушками и, как правило, с какой-нибудь и исчезал.
Пацанов тянуло на подвиги, они разбредались вокруг танцплощадки и в конце концов либо брали еще вина, либо непременно находили, с кем подраться. Дадон и Тимоху сводил с какой-нибудь девчонкой, тот пару раз танцевал, молчаливо отводя ее в перерыве между танцами к ограде и не отпуская от себя, потом она все-таки умудрялась вывернуться из его объятий, и он уходил подальше в заросли и тишину, устраивался на скамейке или просто на теплой земле и мечтал…
Тимоха неуверенно взял стакан, зажмурился и, широко раскрыв рот, опрокинул его, влив в себя содержимое за три глотка, и, не успев толком сообразить, что почувствовал, тут же откусил луковицу, морщась от горечи то ли водки, то ли лука и ощущая, как заслезились глаза.
– Закусывай, Тимофей, закусывай…
Миша-маленький полоснул сало, бросил пластик на кусок хлеба, подал Тиме.
– Пить в нашей жизни надо уметь. Плохо, что этому в школе не учат. Недопонимают учителя… И правительство недопонимает, что русскому человеку такая грамотешка необходима.
Он плеснул в стакан портвейна, протянул белокурому Кольке Жбану, и тот торопливо зачмокал, закашлялся и половину вина выплевал, но Миша-маленький сделал вид, что ничего не заметил, передал стакан Хрену – тот выпил привычно, обтер губы тыльной стороной ладони и только потом взял кусок колбасы.
Приблуда пил долго, словно заталкивая вино в себя, но все-таки стакан допил и стал быстро заедать всем, что подвернулось под руку, ни на кого не обращая внимания и держа в поле зрения еду.
– Еще по одной. – Миша-маленький теперь налил полстакана и выпил одним махом.
Достал из-под тряпья пачку «Беломора», прикурил, выпустил кольцо дыма, неторопливо налил в стакан, кивнул Тиме. Тот помедлил, ему уже было тепло и легко, и Миша-маленький, возвышавшийся над ним, казался самым близким человеком (даже ближе Дадона, с которым они дружили с самого рождения); он потянулся к стакану, но почему-то взял блестящую финочку с наборной удобной рукояткой.