Проводник в бездну
Шрифт:
Пусть захлебнётся от от ненависти твоей, пусть погибнет от твоего огня!
Будь бездонно щедрым в воздаянии за зло, содеянное тебе!..»
Как всё просто, а ты, Гриша, не докумекал. Вот почему и к кому надо быть беспощадным, забыть свою доброту, — к врагу ненавистному.
— «Ничего не забудьте, ни одной слезы!
Целься, снайпер, сокол!
Целься, партизан!..»
Гриша поднял голову, и Екатерина Павловна прочла в его глазах: «Видите, и о партизанах здесь…» Эти слова обращены к Антону Степановичу, обращены к Михаилу Швыдаку, который, наверное, со своим седым командиром уже формирует
— Пишем, дети, пишем…
«Смотри, на твоей мушке не человек. Это мерзавец, изломавший твою жизнь, ворвавшийся на твою честную землю и сказавший:
«Я пришёл уничтожить твой род…»
Да это правда, — сломал нашу жизнь враг и пришёл наших людей обездоливать. Убил Гришиного отца, убил учителя Петра Сидоровича, Олю убил, весёлую и добрую. Наверное, человек, написавший эту листовку, прошёл по Украине, видел голод и холод, видел кровь, слёзы и смерть. Иначе, наверное, не напишет такое. Наверное, тот, кто писал, тоже спрятал доброту свою, возненавидел всей душой врага-людоеда.
«Земля моя украинская, какая погань ползёт по тебе!»
Гриша даже вздрогнул, даже голову вобрал в плечи, словно почувствовал, как ползёт по нему эта коричневая погань…
Гриша пишет чётко, буквочка к буквочке, чтобы те, кто будет читать, не спотыкались, чтобы слова горячие обжигали душу, доходили до сердца человеческого.
Пишет Гриша слова пламенные и слышит голоса тех, кого уже нет на этом свете, — они говорят языком листовки.
«Товарищи мои, сыны мои!» — слышит живой голос убитого отца.
«За нашу украинскую советскую культуру — огонь!» — голос расстрелянной Оли.
Могучий Пётр Сидорович кричит:
«Бейте фашистов сильно, по-запорожски!»…
Э-эх, Митька, Митька, почему мы не родились лет на десять раньше?.. Не писульки сейчас писали бы, а били бы фашистов, как Швыдак, Яремченко, партизаны…
Но вот из всех голосов остаётся голос Екатерины Павловны:
— Отступите и пишите внизу большими буквами подпись: А. Довженко… Написали? Теперь давайте написанное мне. Вот так. Берите снова бумагу…
— Екатерина Павловна, а кто это такой, А. Довженко?
— Александр Довженко — художник, кинорежиссёр и писатель.
— Ого! Разве один человек может в себе совместить столько профессий?
— Может, мои дорогие. Может! Если у него большое сердце. Если он очень любит землю родную. Это он сказал пророческие слова: «Пройдёт тысяча, две, три тысячи лет. С каким трепетом и завистью будут вспоминать о нас юноши, мужи и мудрецы, о войне и о всём нашем поколении… людей-рыцарей, на долю которых выпало столько несчастья и счастья, столько горя и радости, столько поту, столько борьбы, и труда, и побед, что их с лихвой хватило бы на десяток поколений. Сколько книг о нас напишут! Сколько песен! Сколько благородных наследников-юношей мечтами будут переноситься на машине времени в нашу величественную эпоху! В эпоху, когда было тяжело, когда ничего не давалось даром, когда за каждый клочок своей земли платили кровью
Мальчишки как заворожённые слушали учительницу, ловили её слова, необычные, пламенеющие жаром, слова, которые были живыми, объёмными, которые словно светились. Эти слова перевернули души мальчишечьи.
Гриша и Митька встали из-за стола какие-то нездешние, торжественные, взволнованные. Поднялась и учительница.
— Спасибо вам. Узнает Довженко о делах ва ших — тоже спасибо скажет. Вы видели фильм «Щорс»?
— Видели! — обрадовались оба. — Как немцев бил Щорс! Мы и песню пели о нём, с Ольгой Васильевной…
При воспоминании об Ольге Васильевне замолчали, словно чтили память минутой молчания. И не только пионервожатой, но и Петра Сидоровича, и отца Гришиного…
Первой отозвалась Екатерина Павловна.
— Не забыли ту песню?
— Помним!.. Сколько пели. На уроках разучивали.
— Ну, «ели разучивали… что ж, потихоньку…
Почти шёпотом запела их учительница:
Шёл отряд по берегу, Шёл издалека.А мальчишки подхватили немного громче. И полилась по хате волнующая довоенная песня.
Шёл под красным знаменем Командир полка… Э-эх, э-эх, командир полка.Не заметили, как с «потихоньку» перешли на «громко».
Голова обвязана, Кровь «а рукаве.У мальчишек блестели глаза, у мальчишек колотились сердца.
След кровавый стелется По сырой траве. Э-эх, э-эх, по сырой траве.Умолкла учительница, умолкли и мальчишки. Но песня не умолкла. Казалось, она звенела у каждого из них в сердцах.
Екатерина Павловна не спеша подошла к окну, за которым лениво падали снежинки.
— Так вот, — произнесла она, как на уроке, когда подводила итог сказанному, — фильм «Щорс» поставил Александр Петрович Довженко. Он земляк наш, полещук. Из Сосницы. А теперь к советским бойцам и к порабощённым людям с тёплым словом обратился… Пишите, дети, дальше…
И загуляли по Таранивке листовки. В Хорошево добрались, до Чернобаевки долетели.
Потом мальчишки новые листовки писали, учительница сама их сочиняла. Сашко приносил из леса сообщения Советского Информбюро, а Екатерина Павловна переплавляла сухие цифры и факты сообщений Информбюро в пламенные слова.
Листки из ученической тетради волновали людей, вселяли веру в тот счастливый день, когда будут сметены с родной земли захватчики, придёт победа…
Однажды мать послала Гришу к деду Зубатому попросить взаймы соли. Как раз вернулась с работы баба Денисиха. Она веяла в амбаре зерно. И теперь выворачивала его из многочисленных карманов, нашитых к изнанке юбки, фартука и жакета.
— Чего так смотришь, как тот пугало Лантух? — незлобиво сказала Грише. — Чего скалишься? Разве твоя мать не крадёт у новой власти?