Провокация (Солдаты удачи - 15)
Шрифт:
Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке мягком кресле, на нем была красная шелковая пижама и домашние тапочки. На коленях у него лежала какая-то рукопись, он читал ее и переводил или пересказывал Артисту ее содержание.
Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше всего напоминала "губу". Скорее, номер в приличной гостинице: мягкая кровать, телевизор, устланный ковровой дорожкой пол. И даже на решетке была плотная штора, которой постоялец этой замечательной камеры мог в любой момент отгородиться от внешнего мира.
Это и была, как я понял, та скромная обитель,
Времени у нас было в обрез, но я все-таки не удержался и прислушался к рассказу Томаса.
– А дальше так, - говорил он, заглядывая в рукопись.
– "Вечер того же дня. Красавица Агнесса лежит на тахте, покрытой персидским ковром. Она практически обнажена. Она открывает глаза и видит перед собой полковника Ребане. Агнесса: "Ах! Я была без сознания! Вы воспользовались моей беспомощностью!" Полковник Ребане: "Милая фрейлейн, я не отношусь к той категории мужчин, которые получают удовольствие от обладания бесчувственной женщиной". Агнесса: "Вы даже не притронулись ко мне? Это правда?" Полковник Ребане: "Да, это правда". Агнесса: "Ах, я никогда не встречала таких мужчин!"
– "Практически обнажена" - это красиво, - оценил Артист.
– Эта сучка и есть русская шпионка, которую подослали к полковнику?
– Почему сучка?
– обиделся Томас Ребане.
– Пожалуйста, не оскорбляй даму. В конце концов, очень может быть, что она моя бабушка.
Он приготовился читать дальше, но нам пришлось прервать их увлекательное занятие,
– Зэка Злотников, с вещами на выход!
– скомандовал Муха, отпирая его камеру.
Артист недовольно покачал головой:
– Вечно ты, Муха, торопишься. Куда я в таком виде пойду? Шмотки не высохли.
– На себе досушишь. Быстрей!
– приказал я.
– А меня? Возьмите меня, ребята!
– взмолился внук национального героя.
– Мне очень нужно отсюда свалить! Что вам стоит? Возьмите!
– Давай возьмем, - поддержал Артист, с отвращением натягивая влажную гимнастерку.
– Малый нормальный. И у него есть кое-какая любопытная информация. Очень даже любопытная.
– Отставить! У тебя все шутки. А тут не шутки. Нам бы самим выбраться.
– Вот так всегда, - уныло заключил Томас Ребане.
– Каждый думает только о себе. А выручить другого человека, который попал в беду, - куда там. Своя задница всегда ближе к телу.
– Рубашка, - поправил Муха.
– Своя рубашка ближе к телу.
– У кого-то рубашка, а у вас жопа!
– парировал потомок эсэсовца.
– В какую беду ты попал?
– спросил я.
– Не знаю, - хмуро ответил Томас.
– Но от этого мне не лучше. От этого мне хуже.
– Я бы взял, - сказал мне Муха.
– Тут все не так-то просто. Берем?
– Черт с ним! Выпускай!
– Только быстро, быстро!
– скомандовал Муха, отпирая решетку.
Томас похватал какие-то шмотки, сунул их в спортивную сумку и, как был, в пижаме и тапочках, выскочил из камеры.
– Сценарий не забудь, - напомнил Артист.
– Потом дочитаем. И обуйся!
Томас запихнул рукопись в сумку, сунул ноги в туфли и рванул к выходу.
– Стой!
– остановил я его.
– Все делать только
После треволнений минувшего дня весь лагерь спал беспробудным сном, но следовало соблюдать предельную осторожность. В любой операции самое важное и самое трудное - чисто уйти. И я сомневался, что нам удастся пройти по лагерю такой толпой и не привлечь нежелательного внимания. К "губе"-то мы шли нормально: начкар, с ним два солдата. Картина привычная и не вызывающая никаких вопросов. А сейчас нежелательным было любое внимание. Даже какой-нибудь дневальный, сдуру глянув в окно и увидев такую компанию, немедленно поднимет тревогу. Да и то сказать: два солдата спецподразделения "Эст", с ними эсэсовец в шинели с погонами роттенфюрера, но в красноармейской пилотке, и совсем уж какой-то придурок в красной пижаме и со спортивной сумкой в охапку.
Поэтому я забрал начальника караула и прошел с ним к штабному "уазику". Водителя не было. Я приказал начкару сесть за руль и подогнать УАЗ к дверям "губы". Потом за руль сел Муха, начкар рядом с ним, а я устроился на заднем сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша" упирался в спину начкара, напоминая ему о том, что любая самодеятельность нежелательна. Перед КПП я приказал ему выйти и открыть ворота. После этого мне осталось только вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками.
Путь был свободен. Позади было тихо. Кажется, обошлось. Но едва мы отъехали на километр и лагерь "Эста" скрылся за холмом, Артист приказал Мухе остановить машину.
– В чем дело?
– спросил я.
– Мне нужна эта тачка, - заявил Артист.
– Примерно на час.
– Он обернулся к Мухе: - Поможешь?
– Почему нет? А что делать?
– Скажу.
– Кончай!
– приказал я.
– Хватит с нас приключений!
Но Артист не сдавался.
– Пастух, сегодня мой день, - сказал он.
– Не мешай, а? Иди с Томасом к моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое большое через час. И не спрашивай, что я хочу сделать.
Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист не нравился. Какая-то дурь была в нем.
– Я нечасто тебя о чем-то прошу, - проговорил он.
– Сейчас прошу. Ну?
Никогда я его таким не видел.
– Ладно, валите, - разрешил я, хотя мой внутренний голос прямо-таки вопил, протестуя.
– Но чтобы через час были.
Артист сразу повеселел.
– Муха, гони вкруговую, - приказал он.
– К понтонному мостику. А там разберемся.
Мы с Томасом выгрузились из "уазика" и потащились к стогу, возле которого была спрятана "мазератти". Пока я очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой элегантный серый сюртук и спохватился:
– А плащ? Я забыл плащ!
– Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я.
– Это ты так шутишь, да?
– спросил он.
Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас.
Томас с робкой надеждой спросил:
– У вас выпить ничего нет?
– Ну ты даешь!
– восхитился я.
– Сейчас только об этом и думать!