Провокатор

Селеннов Борис

– Понятно. Продолжай.

– Ещё какое-то время, прежде чем разойтись, обсуждали это происшествие, а его не было. Точно не было.

– А куда он исчез? Не видел?

– Нет.

– Ну ладно. – Григорьев встал. – О нашем разговоре – никому! Ни слова. Понял?

– Понял, понял, – закивал доктор.

– И ещё. Продолжай ходить в библиотеку, как и ходил. Если увидишь этого длинноволосого или что-то ещё необычное, сразу звони мне.

Полицейский протянул доктору карточку. После секундного колебания тот её взял. Григорьев нахмурился

и, протянув руку, больно сжал плечо доктору:

– Моли бога, Лейба, чтобы только этим всё закончилось. Ты понял?

Гринберг послушно закивал.

10. Павел, Ирина и Виртуоз

Гордон с удовольствием пил кофе. Выспавшийся и заметно посвежевший, он был в хорошем настроении. Впервые, как выехал из Парижа, он смог наконец расслабиться, не чувствуя того напряжения, в котором находился все дни дороги. Он шутил с Павлом, с интересом поглядывал на Ирину, а она, чувствуя его взгляды, не могла скрыть своего смущения.

– Ну, что ж, – сказал Гордон, – пора наконец поговорить о деле.

– Может, ты посмотришь, как там в библиотеке? – неожиданно предложил Павел Ирине. Она взглянула на него удивлённо:

– Ты мне не доверяешь?

– Ну зачем ты так? – укоризненно посмотрел на неё Павел.

– Почему же ты хочешь оставить меня в стороне? – с явной обидой возразила Ирина.

– Ты не будешь никогда в стороне, – ответил Павел, – но некоторые дела, я думаю, не стоит взваливать на женские плечи.

– Ты не прав, брат, – решительно сказал Гордон, внимательно следивший за их спором. – Женщины, которые заняты нашим делом, очень бы обиделись на тебя за эти слова. И потом, – Гордон взглянул на Ирину, показывая, что он на её стороне, – мы боремся в том числе и за освобождение женщин от вековой тирании, за равноправие.

– Да я не об этом, – начал оправдываться Павел, но Гордон его перебил:

– Об этом или о другом, но твои слова отдают махровым домостроем.

– Спасибо, но адвокатов мне не нужно. – Ирина поднялась и направилась к двери.

Гордон удивлённо посмотрел ей вслед. Когда они остались вдвоём, он внимательно посмотрел на Павла.

– Ты ей не доверяешь?

– Конечно же, доверяю. Доверяю как себе, но… – Павел виновато взглянул на собеседника, – я не хочу ею рисковать. Если с Ириной что-нибудь случится…

– Лямур?

Павел чуть поморщился:

– Я не хотел бы употреблять это слово, но, надеюсь, ты меня понимаешь.

– Нет, – резко отозвался Гордон. – Я тебя решительно не понимаю. Более того, мне странно слышать это от тебя.

Гордон встал, прошёлся по комнате, остановился перед ним:

– Я тебя сейчас просто не узнаю. Что с тобой произошло? Ты что, забыл, ради чего мы боремся и живём?

– Я не забыл, но…

– Что «но»?

Павел ответил не сразу:

– Я люблю её, понимаешь?

– Нет, – отрезал Гордон. – Не понимаю. В нашей организации, а между членами боевой группы

особенно, независимо, кто он – мужчина или женщина, – все отношения определяются только готовностью к борьбе и самопожертвованию. Да, я допускаю близость. Но даже это должно быть подчинено единому служению нашим идеалам. Только этой цели. Только ей одной. Вспомни Желябова и Перовскую. Андрей ведь мог и не оказаться на виселице. Его взяли по другому делу. Но он сам сказал, что был вместе с заговорщиками, чтобы у друзей, а в первую очередь у Софьи, не возникло мысли, что в последнюю минуту жизни он будет не с ними. Вот только такие отношения между мужчиной и женщиной я допускаю.

Павел молчал.

– Других не должно быть, – продолжал Гордон. – Всё другое – слабость, которая мешает делу и лишает нас силы. Сегодня ты отстранишь её от опасного дела, завтра заменишь кем-то другим, когда надо будет идти под пули. Потом…

– Хватит, – оборвал его Павел. – Ты ещё скажи, что я сам не готов идти под пули.

– Я скажу о другом. Все эти неизбежные волнения, переживания, тревоги за любимого человека будут только отвлекать от борьбы. Влюблённый человек уязвим.

– И я уязвим?

– И ты, может быть, тоже, – глядя на него в упор, твёрдо произнёс Гордон.

Павел нахмурился:

– Скажи откровенно, ты меня в чём-то подозреваешь?

– Я – нет. Но у некоторых членов комитета возникли вопросы.

– Какие вопросы?

– Не кипятись. Я знаю всё. И про адвоката, и то, что товарищи сознательно брали на себя твою вину, чтобы обелить тебя как самого молодого. Но кое-кто…

– Кто? Кого ты имеешь в виду?

– Хорошо, – кивнул Гордон, – я не должен был говорить с тобой на эту тему. Но как другу скажу. Азеф, например.

– Азеф? – изумился Павел. – Но он же сам был тогда…

– Да, был и участвовал в разработке покушения на генерал-губернатора с группой Лёвы Барашкова. Но он уехал раньше. Ребят взяли после его отъезда. Я чудом улизнул. Прыгал со второго этажа, чуть ноги не поломал. Кстати, – Гордон заговорил потише, – только мы с тобой знаем, что это был сам Азеф. Для всех остальных это был просто Пётр Петрович.

– И вы подумали, что я… – начал Павел, но Гордон перебил его:

– А ты поставь себя на место любого члена комитета. Азеф уехал раньше. Я ушёл. Ты оказался в тюрьме, но подозрительно рано освободился. А вся группа разгромлена.

– Не вся!

– Но мы же не знали. И потому сразу возникло подозрение, что без провокатора здесь не обошлось. Ну, сам посуди, кто из нас троих выглядел наиболее уязвимым. Скажу тебе больше, даже когда удалось получить письмо из Сибири, которое всё разъяснило, был вопрос о тебе на комитете, и решение в твою пользу было принято потому, что голосовавших за тебя оказалось на одного человека больше.

– И кто был этим человеком?

– Я! – ответил Гордон.

– И ты приехал, чтобы убедиться, что не ошибся? – с горькой усмешкой произнёс Павел.