Пруссачество и социализм
Шрифт:
рянского и буржуазного эгоизма, за всеми коро-
левскими слабостями светит старопрусская
идея, которая выросла на немецкой почве
и в лучших немцах все же завоевала какую-то
часть их души, даже если они были ей враждеб-
ны. В то время как швабское благочестие вырож-
далось в гражданственность и сентименталь-
ность и отдавало свои лучшие умы - такие, ка-
ким был Гегель - северу, здесь в Пруссии рос но-
вый человек, духовно сильный носитель новой
религиозности. Глубокое презрение к одному
лишь богатству, к роскоши, к удобству, к на-
слаждению, к <счастью> пронизывает прусский
дух этого столетия, составляя основу военно-чи-
новного духа. Все эти блага ничего не стоят по
66
сравнению с велением рыцарского долга.
Для англичанина же они Божьи дары,
comfort* - это благоговейно воспринимаемое
доказательство небесной милости. Более глубо-
кие противоречия едва ли мыслимы. Труд для
набожного индепендента есть следствие грехопа-
дения, для пруссака же - Божественный завет.
Предприятие и призвание как две несоедини-
мые точки зрения на труд противопоставляются
одна другой. Надо глубоко вдуматься в смысл
и созвучие этих слов. Призвание означает: быть
призванным высшей силой, Богом, сам труд яв-
ляется нравственной ценностью. Для англича-
нина и американца нравственную ценность
представляет только цель работы: успех, деньги,
богатство. Труд - это только путь, который
нужно по возможности сделать верным и удоб-
ным. Ясно, что борьба неизбежно становится
борьбой за успех, а пуританская совесть оправ-
дывает всякое средство. Тех, кто стоит на дороге,
устраняют, все равно будут ли это отдельные ли-
ца, целые классы или народы. Господь этого хо-
тел. Легко понять, как могут подобные идеи,
становясь плотью и кровью, вести народ к его
высшим достижениям. Чтобы преодолеть при-
рожденную человеческую лень - прусская со-
циалистическая этика учит, что в жизни дело
не в счастье, а в исполнении своего долга, в тру-
де. Английская капиталистическая этика гла-
сит: стань богатым, тогда тебе не нужно будет
работать. Без сомнения, в этом лозунге таится
много соблазна. Он возбуждает, он опирается на
*Благополучие, хорошие условия жизни (англ.).
67
широко распространенные в народе инстинкты.
Он охотно воспринимается рабочими предпри-
имчивых народов. Еще в XIX веке он создал тип
<янки> с его преодолевающим все препятствия
практическим оптимизмом. Формула прусской
этики, напротив, отпугивает. Она предназначена
для немногих, которые прививают ее и таким
путем принудительно подчиняют ей толпу. Пер-
вая формула предназначена для страны без госу-
дарства, для эгоистов и викингов, с их потребно-
стью быть постоянно лично готовыми к бою. Это
проявляется в английском спорте. Формула эта
содержит в себе принцип внешнего самоопреде-
ления, право быть счастливым за счет всех ос-
тальных, если достаточно силен для этого, сло-
вом, как бы хозяйственный дарвинизм. Во вто-
рой же формуле заложена идея социализма в ее
глубочайшем значении: воля к власти, борьба за
счастье не отдельных лиц, а целого. Фридрих
Вильгельм I, а не Маркс был в этом смысле пер-
вым сознательным социалистом. От него, как
показавшего личный пример, идет это мировое
движение. Кант сформулировал его в своем кате-
горическом императиве.
Так возникли на исходе западноевропейской
культуры две большие философские школы, ан-
глийская - сенсуалистическая и эгоистическая
в 1700 году, и прусская - идеалистическая
к 1800 году. Они выражают собой то, что эти на-
роды в действительности собой представляют
как этическое, религиозное, политическое, хо-
зяйственное целое.
Сама по себе философия - ничто, это набор
слов, ряд книг. И она сама по себе не может быть
68
ни истинной, ни ложной. Она язык жизни в вос-
приятии великого ума. Для англичан прав
Гоббс, когда он проповедует selfish system, сис-
тему эгоизма и оптимистическую философию
<общей пользы> вигов - <наибольшего счастья
для наибольшего числа людей>, и, с другой сто-
роны, прав почтенный Шефтсбери^ с его изоб-
ражением джентльмена, тори, суверенной лич-
ности, прожигающей с большим вкусом свою
жизнь. Но точно так же прав для нас Кант с его
презрением к <счастью> и пользе, с его катего-
рическим императивом долга, и Гегель, с его
мощным чувством действительности, который
в центре своего исторического мышления поста-
вил суровую судьбу государств, а не благополу-
чие <человеческих обществ>. Мандевиль^ в сво-