Прусский террор
Шрифт:
Казалось, здесь устроили собачью ярмарку.
Среди толпы двуногих и четвероногих ходил взад и вперед Ленгарт, рассказывая о чудесах, которые он увидел в Париже, и все слушали Ленгарта так, как внимают словам врача или начальника.
Он и руководил этим сборищем своих земляков из Саксенхаузена, и именно он сказал им, причем по секрету, чтобы каждый из них прихватил с собой собаку.
Все люди и собаки устремили глаза на окно, из которого должны были обратиться к ним с заявлением.
Они стояли там с девяти часов утра.
В одиннадцать часов в Императорском зале в Рёмере собрались члены Сената, христианское и еврейское духовенство, преподаватели школ, верхушка администрации, главнокомандующий фон Бойер с офицерским составом гарнизона. Все они должны были присутствовать при вступлении во владение бывшим вольным городом Франкфуртом его милостивого величества короля Пруссии.
Гражданский губернатор, барон Патов, и гражданский комиссар, г-н фон Мадай, вышли из зала заседаний Сената, который ранее служил залом выборов германских императоров, и вошли в Большой зал.
Вслед за несколькими вступительными словами г-н Патов прочел присутствовавшим текст свидетельства о вступлении короля во владение бывшим вольным городом, а затем заявление короля о присоединении города к прусской короне.
Теперь оставалось прочесть то же самое народу.
Окно открылось под шум веселого шепота и насмешливых приветствий жителей Саксенхаузена и под зевоту их собак.
Кроме саксенхаузенцев, площадь занимала (мы забыли об этом сказать) рота 34-го линейного полка и его оркестр.
Господин фон Мадай громким голосом прочел следующий документ:
«Высочайшее и всемогущественное заявление Его Величества короля Пруссии жителям бывшего вольного города Франкфурта».
Толи голос г-на фон Мадая оказался особенно неприятен слушателям, то ли слона «бывшего цельного города Франкфурта» возбудили их неприязненные чувства, но несколько собак принялись жалобно выть.
Господин фон Мадай подождал, пока восстановится тишина, и продолжил все так же от имени короля:
«Свидетельством, сегодня обнародованным мною, я присоединяю вас, жители города Франкфурта-на-Майне и подчиненных ему местностей, к моим подданным, вашим соседям и немецким братьям».
Пять-шесть собачьих голосов взвыли в знак протеста по поводу этого присоединения. Господин фон Мадай, казалось, не обратил на это внимания и опять принялся за чтение:
«Путем военного решения вопроса по переустройству нашей общей немецкой родины вы лишены независимости, которой вы пользовались до настоящего времени, и теперь входите в объединение большой страны, население которой близко вам по языку, обычаям и по единству интересов».
Такая новость, пожалуй, не удовлетворила чаяний кое-кого из слушателей: поднялись жалобы, ворчание и даже стенания.
Господин фон Мадай, видимо, понял этот горестный протест:
«Если не без печали вам придется отрываться от прежних связей, которые были вам дороги, я постараюсь уважать эти чувства и принимаю их в качестве гарантии того, что вы сами и ваши дети станете преданно служить мне и моей династии».
Огромный бульдог ответил лаем, но в нем явно соединились мнения трехсот — четырехсот окружавших его сородичей.
Такая реплика вовсе не смутила г-на фон Мадая, и он продолжил:
«Вы должны признать необходимость произведенных действий, ибо, если плоды ожесточенной войны и кровавых побед не будут потеряны для Германии, долг самосохранения и забота о национальных интересах настоятельно требуют, чтобы город Франкфурт был связан с Пруссией — крепко и навсегда».
В эту минуту одна из собак сорвалась с поводка и, несмотря на крики: «Стой, непутевая! Остановите непутевую!» и преследование ее пятью-шестью саксенхаузенскими мальчишками, она исчезла на Еврейской улице.
«И, как говорил блаженной памяти мой отец, — продолжал г-н фон Мадай, — только для блага Германии Пруссия расширила свои владения. Предлагаю вам серьезно это обдумать и, полагаясь на ваше немецкое сознание и право, поклясться мне в верности с такой же искренностью, как это делает мой народ.
Да будет на это воля Господа!
Вильгельм I.
Дано в моем замке Бабельсберг, 3 октября 1866 года».
И г-н фон Мадай добавил, возвышая голос и в манере заключительной речи:
— Да здравствует король Вильгельм Первый! Да здравствует король Пруссии!
И в тот же миг черно-белый флаг взвился на самом высоком шпице Рёмера.
Ни одного звука не последовало в ответ на возглас г-на фон Мадая. Только слышался голос Ленгарта, как будто он занимался дрессировкой собак:
— А теперь, мои собачки, теперь, когда вы имеете честь стать прусскими собаками, кричите: «Да здравствует король Пруссии!»
Тогда каждый из хозяев придавил хвост, лапу или ухо своей собаке, и страшный вой и визг, от самых высоких нот до более низких тонов, раздались с такой силой, что только прусский гимн «Хвала тебе в венце победном!» в исполнении музыкантов 34-го полка смог заглушить собачий концерт.
Вот таким образом вольный город Франкфурт был присоединен к Прусскому королевству.
Многое сметали на живую нитку, но не сшили!
ЭПИЛОГ
Пятого июня 1867 года изящно одетый молодой человек двадцати шести
— двадцати семи лет, в петлице которого красовалась полукрасная, полуголубая с белым лента, допивал чашку шоколада в кафе Прево на углу бульвара и улицы Пуасоньер.
Он спросил себе газету «Знамя».
Официант два раза попросил повторить название газеты, и так как в заведении ее не оказалось, он вышел, купил ее на бульваре и принес посетителю.